Ночная радуга

Я вымыла голову осветляющим шампунем с ромашкой. Купила на ближайшей распродаже светло-серое в цветочек тонкое трикотажное платье, облегающее, с глубоким вырезом, расклешенной книзу юбкой. В секс-шопе выбрала самое дурацкое эротическое белье из ленточек и кружев. Производство Китай. Родина дешевого «чегоугодно». И одну вещь приобрела через сайт «Авито». Позвонила по объявлению, и этот раритет мне привез опустившийся, бывший интеллигентный человек. Сказал, что это имеет историческую ценность, и взял за нее три тысячи семьсот рублей.

Вечером я долго стояла под горячим душем, терла себя жесткой мочалкой. Это и был мой макияж для этого случая жизни. Через час на меня из зеркала посмотрела… Ну почти девушка у окна. Посветлевшие пряди открывали розовое чистое лицо с нежными и невинными глазами. А в вырезе платья дышала вполне девичья грудь. Не зря я целый день бегала смотреть на портрет Ани. Вошла в образ. Я надела свои лодочки на высокой и тонкой шпильке, накинула шерстяной кардиган и повесила небольшую сумку через плечо. Вышла сразу после звонка Сережи. Он посмотрел на меня, одобрительно кивнул, а затем представил:

— Знакомься, Вика, это Вадим Сергеев. Наш друг. Он рекомендовал тебя Константину Григорьеву как провинциальную актрису, которая ищет в Москве покровителей для того, чтобы попасть на большой экран. Твоя фотография Григорьева вдохновила. Встретит тепло.

Мы с Вадимом подъехали к массивному особняку, который казался младшим братом особняка Пастухова. У этих людей такое стереотипное мышление, что всякое отклонение от того, что есть у других, им кажется нарушением важного жизненного порядка. И стандарты красоты у них одинаковые, и набор уродств один. Вот и Григорьев. Он шел нам навстречу, глядя только на меня. У него широкая квадратная фигура, он немного косолапит огромными ступнями корявых ног. А с лица струятся пот и радость. Похоже, он здесь уже давно и как следует расслабился перед нашей встречей.

— Это Вика, — представил меня Вадим.

— Я понял, я бы узнал вас среди миллиона женщин. — Григорьев поцеловал мне руку, обдав волной дорогого парфюма, который показался мне отвратительно сладким и терпким.

— Константин. — Он представился мне своим настоящим именем. Из чего вытекает, что его совсем успокоили: он не ждет от меня беды. Провинциальная актрисуля, она же ради роли в Москве готова на все.

Мы сразу прошли в маленький кабинет, где стоял стол, накрытый на двоих.

Я делала вид, что ем и пью. Он жрал и пил по-настоящему. Это было существо, которое целый день притворялось человеком. Оно дождалось своей награды — этого часа, когда можно вот так пить, не боясь по пьяни брякнуть глупость, есть, как будто полжизни провел в концлагере. И предвкушать, как он сейчас начнет терзать незнакомую женщину. Вот этими огромными руками, на одной из которых нет половины пальца. Вот этим ненасытным телом, в крови которого живет зараза.

— Тебе все объяснили? — уточнил он, как во время торговой сделки. — Мне нравятся скромные, нежные женщины, которые боятся и уважают настоящего мужчину. Сильный мужчина может сделать им больно, но потом им всегда хорошо. Ты не просто ни о чем не пожалеешь. Ты будешь удивлена моими возможностями.

— Можете не тратить время на обсуждение условий. Я в курсе. Скажу больше. Мне самой нравится именно эта игра. Я — не новичок.

— Ты — чудо, — захохотал он.

Мы встали из-за стола, Григорьев дернул меня за руку, увлекая в сторону комнаты с гардиной вместо двери. И я наступила шпилькой на носок его ботинка. И постаралась налечь на эту точку всем весом.

— Ох! — взвыл он. — Япона мать! Что же ты такая неловкая?

— Прости, — нежно улыбнулась я. — Новые туфли.

Отлично. Это раз.

В комнате стояла круглая кожаная кровать. Рядом с ней со всех сторон торчали столбики из пола. И, конечно, на всех стенах висели и на полу лежали причиндалы для садомазо. Ремни, веревки и плети. Я повесила на один из крючков свою сумку нужным образом. Григорьев захотел сам снять с меня платье. Он даже это делал, стараясь причинить боль. Дергал, терзал. Восторженно посмотрел на мое вульгарное белье. И сказал:

— Оставайся так.

До смерти буду помнить эти жаркие поцелуи в губы. У него нормальный здоровый запах с примесью алкоголя. Но я бы легче перенесла лизания скунса. Даже если бы я ничего не знала об этом человеке, это тот тип, который вызывает мое отвращение. Я задыхалась и вырывалась, а он входил в раж, считая, что я уже выполняю условия договора. Боюсь и уважаю. И мечтаю о сильной боли.

Григорьев выпустил меня, исцарапанную и измятую, и по-хозяйски произнес:

— Ну вот, киска, а ты боялась.

Отлично. Это два.

А потом он обсудил со мной сценарий ночи. Рассказал свою больную манию. Историю, что его возбуждает. Он приходит домой, раздевается и ложится спать. Женщина-рабыня, которая со страхом ждала его возвращения, привязывает его руки и ноги к столбикам у кровати. Он просыпается, не сразу может освободиться. Затем рвет все преграды, добирается до нее… И она узнает, что такое настоящий мужчина.