Ночная смена

То, что это бред чистой воды — мне понятно сразу. Сифилис не лечат два года, тем более свежий. Шанкр не дает резкого неудобства. Если даже и дает — болевые симптомы для сифилиса не характерны. Штаммов бледной трепанемы, устойчивых ко всем антибиотикам — науке пока не известно. Зато частные клиники с врачами, которые купили диплом и умеют драть деньги — это я видел.

— Ну, давайте, раздевайтесь.

— Совсем?

— Совсем. И свет поярче.

Осмотр пухлого мичмана никаких признаков сифилиса не дает. А вот когда складской работник встает на стол в позу "коровушки", взгляд тут же отмечает роскошный запущенный геморрой с отличными геморроидальными узлами. Студенческий случай. Диагноз от двери. Так говорят о столь наглядной хрестоматийной картине. Даже жаль беднягу — как же он гадит-то? Это ж боль неописуемая.

— Постойте так пока, я сейчас снега с улицы возьму и приложу к больному месту. Потерпите.

В сумке находится несколько пар резиновых перчаток. Натягиваю пару, с автоматом высовываюсь из двери, осматриваю совершенно безлюдный проулок — и не отвлекаясь цапаю сбоку от двери снежка.

Мичман дергается, но вот при контакте с холодом шишки начинают заметно уменьшаться. Конечно, тут одним снежком не вылечишь, геморрой запущен изрядно, но вполне по силам нормальному терапевту.

— Как, легче?

— Да… легче…

— Одевайтесь. Сифилиса у Вас не вижу. Можно конечно провериться на реакцию Вассермана, но уверен, что она будет отрицательной.

— А что же у меня тогда?

— Геморрой. Запущенный, но вполне курабельный.

— Как??? — Мичман делает лицо такого же цвета, как до этого Николаич. Как бурак.

— Ну, вот так. Банальный геморрой. Сидячий образ жизни, запоры и алкоголь.

Мичман загибает почище классика русской литературы Льва Толстого и говорит так, почти не повторяясь, минут пять.

— Если Вы облегчили себе душу, то могу порекомендовать новоприбывшую докторшу — если будете выполнять ее рекомендации — вылечитесь за месяц. Может и раньше. А болтать она не расположена, я ее давно знаю.

Мичман растерянно одевается. Судя по всему, картина мироздания в его голове несколько искажена, потому что первым делом он надевает фуражку на голову, а потом мучается с майкой, не сообразив снять фуражку. Когда он возвращается в реальность, то первый же вопрос его отдает детской наивностью:

— Но как же это так? Как они могли так со мной?

— Вы же нам морочили голову полтора часа?

— Так ведь они же врачи!!!

— Разные врачи бывают. Вот есть, например врачи, которым надо привезти оружие.

И боеприпасы. Я вот, например такой.

— Это как раз поправимо. Что вам нужно?

— По списку и по билетам — 188 единиц стрелкового оружия.

— Сколько у вас там офицеров получается?

— 109.

— Хорошо. Пошли подбирать будем по порядку. А это точно геморрой?

— 99 % гарантии.

— Ага. Ну вот что можно прикинуть — для офицеров — 24 ТК — и к ним 2020 патронов, остальные 84 — ТТ. С патронами к ним — чуть позжа. И для лечащего врача — тут мичман лезет куда-то вглубь своего склада и возвращается через несколько минут, погромыхав там — вот.

У него в руках практически новехонькая деревянная кобура. Тяжелая. Аккуратно открывает крышку и оттуда, маслянисто посверкивая, выскальзывает тот самый — К-96, товарищ Маузер. Ну ясен день — самый что ни на есть Кронштадский сувенир. Лихо!

— За пистолеты спасибо, конечно, но вообще-то нам лучше что- нибудь подлинноствольнее и помощнее.

— Маузер — хорош?

— За Маузер — отдельное спасибо. Я о таком всю жизнь мечтал, а тут как с куста! Но вопрос о длинностволе остается.

— Мы ж про офицеров говорим? В распоряжении — выдать соответственно числу. Так для офицеров пистолет положен, как дополнительное оружие. Так что никто ничего против не скажет. А кроме пистолетов — ППС — 43. Сгодится? Могу выдать 112 штук.

— Сгодится, конечно. А вот как насчет Калашей?

— У меня всего десяток — еще АК -47. И они хоть в хорошем состоянии — но трепаные. И рожков к ним — всего по два. И патронов этих у меня вообще нет. Так что выдать-то могу, но патроны добывать отдельно придется. Вот для рядовых у меня — одни винтовки и карабины. Хотя есть пара фузей… Так. Пошли-ка вместе — помочь надо.

Следующие полчаса мы кантуем разношерстные тяжеленные ящики. Немудрено тут геморрой получить. Наконец старомодный ящик. И ей-богу — с готическим шрифтом. Мичман возится с защелками.

— Так. Вот фузеи.

В ящике лежат два пулемета. Очень характерного вида — мы такие часто находили у немцев. Французский станковый "Гочкисс" — 8 мм, образца 1914 года. Своеобразный ствол со словно надетыми на него кольцами охлаждения радиатора, нелепая и милая в своей старомодности пистолетная латунная рукоятка.

— Ого! А рамки для него есть?

— Полно. Ну-ка дернем вот этот ящичек.

Глаза на лоб лезут — в ящике навалом пара сотен широких и длинных железных пластинок с вырубленными штампом выступами. Эти выступы полусогнуты и если засунуть между ними патрон, то они словно обхватят его вытянутыми полукруглыми лапками. И всего влезает в эту рамку двадцать восемь лебелевских пузатеньких патрона с никелевой серебристой пулей.