Ночная смена

— Ничего подобного — так тогда называли самоходный паром, который для движения пользовал силу текущей воды. Хитрое устройство, да. Так вот летучая сапа — это такой хитрый прием, при котором ночью на избранном рубеже под носом у противника тихо устанавливались туры, мешки, бочки и пр., наполненные землей, в итоге получалось добротное укрепление для атакующих. Летучая сапа впервые была применена Иваном Грозным при осаде Казани, а затем уже испанцами при осаде Остенде, после чего стала обычным средством, применяемым при осадах. То есть утром противник глазки продрал — а у него под носом уже укрепление готовое стоит. И поздняк метаться. Тотлебен кстати такой сюрприз тоже умел делать. А еще были перекидные, щитовые, другие сапы. Так вот, взялись французы делать сапы. С летучими не срослось, стали копать.

— То есть подкопы?

— Сапер — по-французски и значит — «делать подкоп». Хотя… — тут Крокодил задумывается — В пионерском детстве в трудовом лагере на Кубани мы работали на «сапанке». Сапали. Сапками. И будили нас на сапанку. Так то может и не по-французски, ладно, к фигам лингвистику. Ты себе представляешь, как минная война ведется, не сейчашними минами — а с подкопами?

— Ну, копаешь тоннель, потом туда порох бочками и фитилек. Оно внизу бабах — все и полетело вверх тормашками. Мина — это ж еще и шахта, вроде так, тоже есть такое значение у слова?

— Ага. Только при этом можно под тоннелем врага свой провести — поглубже. И сделать копающему противнику тот самый бабах. Контр-мина называется. Вот Тотлебен со своими орлами в Севастополе так дело поставил, что выбил контр-минами считай весь саперный состав у французов. Раньше это еще горнами называли — когда контрминную галерею выводили куда надо и взрывали. Там свои хитрости были — надо ж так рассчитать, чтоб взрывом врага снесло, а воронки не образовалось — а то такую воронку враг моментально в укрепление превратит. Фугасы камнеметные устраивали еще — это когда рядом с местом скопления противника бабахает зарядик и на противника потом полчаса с неба камни сыплются. Такие потери у франков только в Отечественную войну были, когда они своих саперов угробили для наведения мостов через Березину. Мусьи по горло в ледяной воде построили мосты — а им даже водки не выдали потом, про жратву и не говорю — так и позамерзали к чертям. Так что Севастополь — это место легендарное, ага. Я там часто раньше бывал. Ты где отпуск проводил?

— На Северной стороне комнату снимал.

— А… теперь-то нам еще долго не светит туда попасть. Там интересно как — как в Кронштадте или одни зомбаки остались? Как думаешь?

Ответить я не успеваю, потому что к нам присоединяется Бурш. Мрачный, грустный, но с коробками в руках. Понятно, сегодня весь день его коллег наши кнехты молотили. Заводит нас в маленькую комнатенку — здесь запаха меньше, окошко открыто, а зомби видно тут не оказалось.

— Как тут оно у вас? — спрашивает.

— Есть порох в пороховницах, а похер в похеровницах… — отвечает сапер, которому Бурш уже трет ваткой со спиртом отекший фуфел.

— Воистину глаголешь, сыне! — откликается Бурш и в этих на редкость антисанитарных условиях начинает вводить в пухлый фиолетовый синяк акупунктурные тонкие иглы.

Сапер морщится, но терпит.

— Сроду такого не видал — признаюсь я.

— Бодягой синяки сводили?

— Ну да, в основном.

— Это лучше помогает. Уже к вечеру опухоль уменьшится.

— Дренаж кровоизлияния что ли? И пользуете активные точки?

Бурш мотает головой.

— Нет, произвольно. Лучше чтобы в итоге получилась замкнутая фигура. Насчет дренажа не скажу — но по несколько капелек на одну иголку может выйти.

— Это вы о чем тут? — вопрошает неподвижно стоящий носитель синяка.

— О способах уменьшения кровоизлияния на месте удара, именуемом в народе синяком. От травмы капилляры рвутся, кровь из них истекает в ткани. Ну и просвечивает — отсюда и синий цвет. Холод в начале этого действа сужает капилляры, уменьшается общее количество вылившейся в ткани крови. Потом тепло и бодяга ускоряют эвакуацию этой крови, рассасывание кровоизлияния, но вот чтоб акупунктура помогала…

— Вот и проверим… — бурчит сапер.

— А вы о чем тут так увлеченно трепались? — осведомляется Бурш.

— О саперах.

— Полезное дело. Саперные навыки бывают очень полезны. Тут вот было дело, на Ладоге оторвало льдину с «Волгой» и тремя чуваками. Так и жили потом на льдине, папанинцы. За водкой плавали на надувном тузике. Местные им сочувствовали, а предложение вертолетчиков — эвакуировать без машины, разумеется с негодованием отвергли. Все же повезло идиотам — прибило через несколько дней к припою и был мороз ночью. Натаскали веток-досок, залили водой — удалось съехать с льдины. Все, закончил.

И позволяет мне полюбоваться на подушечку для иголок, заявив при этом:

— Зверь самый лютый, жалости не чужд. Я чужд! Так значит, я — не зверь?

— Господа! Вы не господа, а звери… Или как оно там было? Надо жеж такого дикобраза сотворили — бурчит сапер, кося глазом на игольчатое украшение своей физиономии. — Выдергивать-то когда?

— Не все удовольствия сразу. Можете потрепаться про саперов.