Ночная смена

Я опять сомневаюсь, стоит ли переводить ответ нашего снайпера, но Ремер отвечает, что он на этот раз все понял, но не вполне согласен со сказанным в запале и раздражении. Но прикрывать все же будет, чисто на всякий случай.

— Ххоохх! — раздается из моей рации.

— Ох, чертей тебе струганных в ботинки! — злобно рычит на неловко повернувшегося салобона раненый.

— Земеля — наш морфа засек — перевожу я.

— Я слышу — отзывается из рации раненого Ремер — где морф, не вижу!

— Хайееху, ха хехе хеёх!

— Скажи — наверху, на стене ползет!

Тут же доносится пальба — несколько одиночных, потом очередь.

— Хихех хахехху! — удовлетворенно заявляет снайпер.

— Пипец котенку! — уверенно перевожу.

— Это я понял — отзывается раненый.

Чем дальше, тем больше, мне это напоминает допрос умирающего албанца в старой, но прекрасной кинокомедии «Великолепный» с Бельмондо в главной роли. Тем более что мы все тут сидящие покашливаем все-таки.

Тимур ухитряется набрать воду из бачка в кепи. Луч фонарика показывает, что она бурая из-за взбаламученной ржавчины. Пытаюсь протестовать, но раненый с видимым наслаждением длинными глотками высасывает всю это бурду.

— Слышь, медицина, не переживай, железо в организме полезно.

— Ага, типо штыка в заднице! — огрызаюсь в ответ.

— Не, медицина, штык в заднице — это передоз.

Рация опять оживает.

— Хиххеххай! Ыху! — выдает где-то рядом шляющийся снайпер.

— Прикрывай, иду — перевожу я.

— Идет, прикрывай! — повторяет лежащий на полу боец.

Начинают бахать одиночные сверху. Потом вроде сквозь треск огня слышу поблизости лязгающие щелчки — вот спорить готов, что это ПБ работает. Стрельба сверху заканчивается.

— Я пустой — говорит голос Ремера.

— Хоч хаехиххь! — отзывается Ильяс. Дышит тяжело, как загнанная лошадь.

— Слышу, понял. Не согласен, но все равно — пустой — отвечает капитан.

Спохватываюсь, начинаю суетиться, прошу Тимура дозарядить магазин к ТТ, себе расстегиваю кобуру, прикидываю, как тащить раненых — из прихожей уже доносится достаточно мощное шипение.

Потом голос Ильяса — и в рации и за дверью выдает дуэтом:

— Хыхо ха хыхоох!

Жар за открытой дверью такой, что сразу же начинает вонять паленой шерстью и волосы трещат. Чуть не ползком премся по расплавленному вонючему линолеуму, тот липнет к одежде и жжется. Раненого, с накрытым мокрой рыжей марлей лицом, сначала пытаемся тащить аккуратно, но потом просто волокем, абы как, тем более, что в узком и тесном коридоре приходится еще и огибать здоровенный красный баллон огнетушителя на колесиках. На лестнице вроде бы чуть похолоднее, но не намного. Раненый без сознания, не вышло у нас аккуратно его по коридору протащить, ну ладно, только оставить его одного нельзя — в дверь подъезда уже лезет зомби — толстая рыхлая неповоротливая тетка.

— Давай, держи дверь! Не забывай патроны подзаряжать! Я за вторым!

Тимур кивает, дескать, понял. Стреляет.

Ильяс уже откатился в прихожую.

Продолжает поливать струей ледяной углекислоты перед собой и очень похоже — собирается вон из квартиры. Но там — второй раненый. Снайпер весьма выразительно говорит о перспективах Молчуна, но я прошу обдать меня струей — холодом припекает не хуже, чем огнем и по-пластунски сигаю до сортира. Фонарик дохнет очень не-вовремя, теряю секунды, выдергивая свой брелок — и вижу, что зря корячился — раненый в ванне помер. На всякий случай проверяю, как положено, вижу, что да, всё.

Подхватываю с пола забытый автомат эвакуированного, напяливаю на скурчавившиеся от жара волосы мокрую кепку с остатками жижи, которая тут же течет за шиворот, потом выдергиваю из-под сидящего в ванной куртку — и он, словно разбуженный этим, начинает ворочаться. Закидываю всякие мелочи в распахнутую сумку, не теряя обратившегося из вида, кое-как прилаживаю на себя его полупустую разгрузку.

Ну, со связанными руками-ногами ему встать непросто будет, черт с ним, не мешает, куртку на голову и в жаровню. Я ощущаю себя почти курицей гриль — даже через ботинки печет, хотя Ильяс честно поливает и по мне шипящей белой струей.

— Умер!

— Хахахиий хе хуххаху!

— Все, все понял, долой отсюда!

С огромным облегчением закрываем дверь на площадку. Уфф!

— Теперь куда?

Молодой снова начинает стрелять. Волнуется, лепит по три патрона подряд.

Ильяс задумывается. Вблизи его физиономия выглядит жутковато — он успел осунуться за это время, глаза провалились, скулы вылезли, нос и губы разбиты и густо окровавлены, вспухли как у негра, рот страдальчески полуоткрыт, и я успеваю отметить, что двух передних нижних зубов и в помине нет, а верхние поломаны и из одного красной короткой ниточкой висит голый нерв…

— Хаххооны хесь?

— Рожок. И к пистолету.

Удивленно смотрит.

— Разгрузка сгорела.

Качает головой. Ну, если не вся укоризна мира, то добрая половина вместилась. Тычет пальцем в сторону, не то автобус имеет в виду, не то другой подъезд. Ладно, мое дело раненого тащить. Ильяс тем временем бесцеремонно отщелкивает от моего автомата магазин, забирает его себе, потом выдергивает из обвисшей на спущенном, словно у дембеля, ремне кобуры тяжеленький пистолетный магазин, мне сует свой пустой.