Ночная смена

— Согласно пункту номер четыре настоящей инструкции я не имею права пропускать на Кронштадт лиц неизвестных, подозрительных, а также не имеющих документов и поручительств.

— Да кто тут подозрительный? Вы же со мной даже поругаться успели! И поручиться за нас может начальник второго сектора. Вы поймите, у меня тяжелораненый и двое серьезно раненых!

— Вас не помню, лицо у вас незапоминающееся. К тому же я ни с кем не ругаюсь, никогда. А начальник второго сектора как раз прошлым рейсом отбыл и вас опознать не может. К тому же раненые — тоже неизвестно кто. Я полагаю, что мне стоит обратиться к комендантской службе, чтобы вас задержали до выяснения. Кроме того, в соответствии с пунктом два Инструкции в мои обязанности входит тщательная проверка на предмет наличия подозрительных укусов — так что вам надлежит в досмотровой палатке во-первых раздеться, во-вторых разбинтовать поврежденные места.

— То есть я так понимаю, что вы нас не пропустите?

— Очень бы хотела пропустить — но долг есть долг — высокомерно замечает Щука.

— Хехуа! — горестно мычит Ильяс и начинает колотиться тихонько лбом об стенку кунга.

— Что он говорит? — подозрительно спрашивает меня Щука.

— Если я правильно понял — он считает вас стервой.

— Ах, вот как? И правильно считает. Я — стерва и вы у меня еще наплачетесь!

— Вот прям так?

— Прям так. Вон из моего кунга, я вызываю патрулей, чтобы они вас задержали до опознания!

— Ну, невелика честь быть стервой. Стерва — это к слову падаль. И любят стерв только стервятники. Так что у вас хорошая компания намечается. И когда вы попадете на лечение — а я по цвету кожи вижу, что у вас гепатит есть — тогда убедитесь, что в наших документов пунктов еще больше — отбрехиваюсь я, покидая негостеприимный кунг.

Вдогон она выдает долгую матерную фразу, правда не слишком впечатляющую.

Ильяс куда-то делся, верчу головой — не понимаю, как он успел слинять — и замечаю, что меня манит пальцем пожилой мужик с повязкой на рукаве, стоящий за ближайшей палаткой.

— Проблемы? — спрашивает он, когда я подхожу поближе.

— Да вот поругался, было дело, с этой Щукой, теперь отыгрывается, а у меня раненые — толкую я мужику.

— Мормышка она такая — соглашается мужик.

— Ты что звал-то?

— Сейчас катерок отправляется — могу вас туда пристроить. Только я видел, у вас всякого добра много — не поделишься?

— Что нужно?

— Нам по одному рожку всего выдали — потому как насчет бронежилета и автомата — с четырьмя обоймами?

— Не, броник отчетный, а автомат — тоже. Я тебе его отдам — а сам с чем?

— Тебе в Кронштадт надо или нет?

— Слушай, я сейчас вызову наших ребят из охотничьей команды — убивать они вас не будут кровососов, но вот люлей наваляют — я начинаю искать альтернативные решения.

— Погодь, не возбухай. Я ж вижу, что тот раненый лежачий не из ваших. Очень тебе надо, чтоб разбирались всерьез? Ты за него отвечать будешь? И прошу-то малость — у тебя ж этих автоматов два, и не отчетные они — скорее из трофейных, у вас таких раньше не было.

— Ты про коротышки эти? Про «Кедры»?

— Да я не знаю, как их называют — ну маленькие совсем.

— Ну, ладно, пошли.

Когда мужик хозяйственно прибирает трофей и магазины к нему, появляется Ильяс. Объясняю ему, что нашел решение проблемы, он морщится со страшной силой, потом машет рукой. Грузимся быстро, и корытце отваливает.

Прошу больничных по рации помочь сантранспортом. Обещают, что помогут, а когда выясняют, что перелом бедра — то обещают уже точно.

Ильяс что-то бухтит, из его уханья понимаю, что он нашел не то знакомого, не то земляка и нас бы и без взятки пропустили, а так он вычтет «Кедр» из моих прибытков.

Кстати вот вопрос — а что у меня за прибытки? И как их считает Ильяс? Вот починят ему сусалы — спрошу. Побубнив и облегчив душу, Ильяс подмигивает хитро, отводит меня на корму и достает из кармана довольно солидную женскую косметичку.

Немного туплю — откуда она у него. Потом до меня доходит — явно, бестия, спер в кунге у Щуки.

Когда башкой колотился.

Еще раз подмигивает и роняет косметичку в воду за борт. Страшный человек! Олицетворение Немезиды.

В больнице сдаю с рук всех троих — документальное оформление на себя берет Ильяс, за что я ему благодарен и собираюсь галопом бежать из приемного к Николаичу, но тут меня стопорят четко и жестко.

Ну да, глянув на себя со стороны, понимаю, что такое грязнючее чучело в больницу ни одна санитарка не пропустит — и будет права. Мне выдают какой-то линялый синий халат сиротского вида, странные старомодные кожаные тапки с круглыми дырками невнятного орнамента сверху и благосклонно разрешают оставить свое шматье в углу гардероба.

Замечаю, что у меня явно дрожат руки, и во рту пересохло. Времени осталось совсем мало — и возбуждение растет, адреналин захлестывает — мне ж еще до аэродрома добираться. А он черт знает где. И вполне может быть, что и там возникнут какие-то недотыкомки.