Ночная смена

— Я сказал, что никогда не жульничаю, и это правда. Вы, мистер Норрис, выиграли три вещи: деньги, свободу и мою жену. Первые две вы, будем считать, получили. За третьей вы можете заехать в окружной морг.

Я оцепенел, я таращился на него, не в силах вымолвить ни слова, как будто меня оглушили невидимым молотком.

— Не думали же вы всерьез, что я вот так возьму и отдам ее вам? — произнес он сочувственно. — Как можно. Деньги — да. Свободу — да. Марсию — нет. Но, как видите, никакого жульничества. Когда вы ее похороните…

Нет, я его не тронул. Пока. Это было впереди. Я шел прямо на Тони, взиравшего на меня с праздным любопытством, и тут Кресснер сказал скучным голосом:

— Можешь его застрелить.

Я швырнул пакет с деньгами. Удар получился сильным, и пришелся он точно в руку, державшую пистолет. Я ведь, когда двигался по карнизу, не напрягал кисти, а они у теннисистов развиты отменно. Пуля угодила в ковер, и на какой-то миг я оказался хозяином положения.

Самым выразительным в облике Тони была его страхолюдная рожа. Я вырвал у него пистолет и хрястнул рукоятью по переносице. Он с выдохом осел.

Кресснер был уже в дверях, когда я выстрелил поверх его плеча.

— Стоять, или я уложу вас на месте.

Долго раздумывать он не стал, а когда обернулся, улыбочка пресыщенного туриста успела несколько поблекнуть. Еще больше она поблекла, стоило ему увидеть распростертого на полу Тони, который захлебывался собственной кровью.

— Она жива, — поспешно сказал Кресснер. — Это я так, для красного словца, — добавил он с жалкой, заискивающей улыбкой.

— Совсем уже меня за идиота держите? — выжал я из себя. Голос стал какой-то бесцветный, мертвый. Оно и неудивительно. Марсия была моей жизнью, а этот мясник разделал ее, как какую-нибудь тушу.

Дрожащий палец Кресснера показывал на пачки банкнот, валявшиеся в ногах у Тони.

— Это, — давился он, — это не деньги. Я дам вам сто… пятьсот тысяч. Миллион, а? Миллион в швейцарском банке? Или, если хотите…

— Предлагаю вам спор, — произнес я медленно, с расстановкой.

Он перевел взгляд с пистолета на мое лицо.

— С-с…

— Спор, — повторил я. — Не пари. Самый что ни на есть обычный спор. Готов поспорить, что вы не обогнете это здание по карнизу.

Он побелел как полотно. Сейчас, подумал я, хлопнется в обморок.

— Вы… — просипел он.

— Вот мои условия, — сказал я все тем же мертвым голосом. — Сумеете пройти — вы свободны. Ну как?

— Нет, — просипел он. Глаза у него стали круглые.

— О'кэй. — Я наставил на него пистолет.

— Нет! — воскликнул он, умоляюще простирая руки. — Нет! Не надо! Я… хорошо. — Он облизнул губы.

Я сделал ему знак пистолетом, и он направился впереди меня к балкону.

— Вы дрожите, — сказал я. — Это осложняет вам жизнь.

— Два миллиона. — Казалось, он так и будет теперь сипеть. — Два миллиона чистыми.

— Нет, — сказал я. — Ни два, ни десять. Но если сумеете пройти, я вас отпущу. Можете не сомневаться.

Спустя минуту он стоял на карнизе. Он был ниже меня ростом — из-за перил выглядывали только его глаза, в которых были страх и мольба, да еще побелевшие пальцы, вцепившиеся в балконную решетку, точно в тюремную.

— Ради бога, — просипел он. — Все что угодно.

— Напрасно вы теряете время, — сказал я. — Лодыжки быстро устают.

Но он так и не двинулся с места, пока я не приставил к его лбу пистолет. Тогда он застонал и начал ощупью перемещаться вправо. Я взглянул на банковские часы — 11:29.

Не верилось, что он сможет дойти хотя бы до первого поворота. Он все больше стоял без движения, а если двигался, то как-то дергано, с раскачкой. Полы его халата развевались в темноте.

В 12:01, почти сорок минут назад, он завернул за угол. Там его подстерегал встречный ветер. Я напряг слух, ожидая услышать постепенно удаляющийся крик, но так и не услышал. Может, ветер стих. Помнится, идя по карнизу, я подумал о том, что ветер находится с ним в сговоре. А может, ему просто повезло. Может быть, в эту самую минуту он лежит пластом на противоположном балконе, не в силах унять дрожь, и говорит себе: все, шагу отсюда не сделаю!

Хотя вообще-то он должен понимать, что стоит мне проникнуть в соседнюю квартиру и застукать его на балконе, я пристрелю его как собаку. Кстати, о той стороне здания, интересно, как ему понравился этот голубь?

Не крик ли там послышался? Толком и не разберешь. Возможно, это ветер. Неважно. Световое табло на здании банка показывает 12:44. Еще немного подожду, и надо будет проникнуть в соседнюю квартиру — проверить балкон; а пока что я сижу здесь, на балконе Кресснера, с пистолетом 45-го калибра. Вдруг произойдет невероятное, и он появится из-за последнего поворота в своем развевающемся халате.

Кресснер утверждал, что он никогда не жульничает.

Про меня этого не скажешь.

Пер. Сергей Таск

Газонокосильщик

Несколько последних лет Гарольд Паркетт всегда ужасно гордился аккуратно подстриженным газоном перед своим домом.