Ночная смена (ЛП)

Господи боже, как же болело колено! Cлезы боли заполонили ее глаза. Гордо схватил ее за ноги, когда Стефани откатилась назад, но в таком положении слишком большой вес приходился на ее шею. У нее не хватало рычага, чтобы хрустнуть шею Гордо, как таракана, так что ей пришлось отпустить его, но ей удалось сесть, отталкивая его от бедер и нанеся смачный удар ему в челюсть. Он взвыл, как щенок, которому наступили на хвост. Она пнула его еще раз. Hа этот раз, чтобы оттолкнуть его окончательно.

Но он достал молоток. Он был вооружен. Все, что было у нее - это кулаки.

Ну, и ноги.

Как только она встала, она снова пнула его в уже распухшие яйца. Eе нога практический прогнулась. Зрачки Гордо сошлись к носу, и он согнулся вперед, но оружия не выронил. Стефани посмотрела на двери.

Она побежала.

* * *

Отдел хлопьев был пуст.

Тут было большое количество ящиков, за которыми можно было спрятаться, так что они передвигались от кучки до кучки, прячась за ними, подобно полицейским в боевике. Кайл настолько сильно сжал свой нож, что он боялся, что он сломается, но его нервы не позволяли ему расслабиться. Он встал за своим боссом. Букер глубоко дышал. Кайл хотел ему сказать, чтобы тот вел себя потише, но он был слишком напуган, чтобы говорить.

Букер махнул вперед и они перебежали к следующему стенду: пачки арахисового масла и желе, в деревянных ящиках. При этом виде Кайл вспомнил о своих родителях и о том, каким привередливым едаком он был, когда был ребенком, не поедая ничего, кроме арахисового масла и желе, когда ему было семь. Его отец был к нему строг по этому поводу, но мама всегда подавала эти сэндвичи с улыбкой. Срезанные корки и слегка прожаренный хлеб. Немного молока, которое всегда подавали в стакане с котом Гарфилдом.

Что-то ущипнуло Кайла за грудь, что выдернуло его из воспоминаний о матери. К слову, он подумал, что может никогда ее больше не увидеть. Черт, даже сама мысль о том, что возможно он съел свой последний сэндвич с арахисовым маслом и желе, расстраивала его, несмотря на то, что он не ел их несколько лет. Конечность всего содрогнула его. Если бедная Мила умерла, то любой из них мог умереть. Она была лучшей в команде, самой милой, доброй и чистой сердцем. Порядочная христианская девочка. Что за ужасный говнюк позволил ей умереть первой?

Ты - тот говнюк, приятель.

Он снова вспомнил, как позволил Стефани взять его хер в рот (его последний минет?), и от вины у него забурлило в животе. Снова и снова он видел, как валятся паллеты, и Мила разлетается как арбуз.

Монстры из "Дьявольской Пищи" забрали его истинную любовь. Не просто у него, но и у всего мира, который она делала лучше только своим присутствием. Таких, как она, и так больше не делали. И он не думал о ее заводных титьках и розовом личике херувима. Он думал о ее теплом сердце и дарящей натуре, ее начитанности, ее вере и бесконечном терпенье. Если Бог, которому она поклонялась призвал ее, то зачем это делать таким жестоким образом? Мила заслуживала лучшей участи. К несчастью, Кайл ничего не мог сделать по поводу ее смерти. Но, оставалась одна вещь, которую он мог ей воздать - и это была справедливость.

Это не страх сейчас сжимал его нож.

Это была ярость.

* * *

- Ладно, - прошептал Букер, когда они достигли конца отдела. – Следуй за мной.

Им пришлось пройти сквозь кассовые ряды, в передней части магазина, чтобы добраться до офиса Тода. Кроме того, эта дверь была аварийным выходом. У Букера не было сомнений, что команда "Дьявольской Пищи" заблокировала ее, но там также была лестница, которая вела на второй этаж на склад, где они держали праздничные украшения и прочую старую хуйню, от которой Тод не хотел избавляться, постоянно повторяя, что она может как-нибудь пригодиться. Букер сомневался, что они найдут там что-либо весомое, что они смогут использовать как оружие в рождественской утвари, но это не имело значения. Что было более важно, так это люк на крышу, который находился на потолке чертового склада.

Он высунул голову из-за угла, дыхание перехватило в груди.

В углу обслуживания клиентов Фентон стоял на коленях, оказывая Деcмонду "обслуживание клиента", которое выходило за рамки. Голова молодого человека толкалась, как будто он пытался откусить хэллоуинское яблоко, "мясной штиф" Деcмонда долбил губы Фентона, пока тот держал его голову обеими руками, протыкая, долбя, трахая его лицо.

Букер не был гомофобом. Его родной брат был геем, и он искренне его любил. Но вид минета (и гротескной форме, в которой он исполнялся) заставил болеть его желудок. Было очевидно, что это было не для утоления желания плоти, а скорее во удовлетворение власти, доминации. Деcмонд там что-то доказывал, а Букер не хотел знать, что именно.