Ночная стража

Редж тут же ухватился за эту возможность избежать разговора с госпожой Резерфорд. Революционеры не должны встречаться с кем-то вроде госпожи Резерфорд в свой первый день.

— Да, товарищ Гибкий?

— И мы не бужуры, — добавила госпожа Резерфорд, не желая пускать все на самотек.

— Э, буржуазия, — поправил Редж. — Наш манифест взывает к буржуазии. Это как бур, э, жуаз, э, и я.

— Буржуазия, буржуазия, — проговорила госпожа Резерфорд, точно пробуя слово на язык. — Это… звучит не так уж плохо. Чем, э, они занимаются?

— В любом случае, здесь в седьмом пункте этой бумажки… — настаивал мистер Гибкий.

— … Народной Декларации Славного Двадцать Четвертого Мая, — поправил Редж.

— Да, да, точно… ну, здесь сказано, что мы получим во владение средства производства, вроде того, так я хочу знать вот что, как это будет действовать в отношении моей лавки? То есть, она в любом случае будет моей, так? Просто не то, чтобы там было места больше чем для меня и моего парня, Гэрбата, и, может, одного покупателя.

В темноте Ваймс улыбнулся. Некоторые вещи Редж никогда не мог предусмотреть.

— А, но после революции вся собственность будет принадлежать простым людям… э… то есть, она принадлежит и вам, и всем остальным, понимаете?

Товарищ Гибкий казался озадаченным.

— Но туфли делать буду я?

— Разумеется. Но все будет принадлежать народу.

— Тогда… кто будет платить за обувь? — спросил мистер Гибкий.

— За свою обувь все будут платить разумную цену, и вы не будете виноваты в том, что живете за счет обычного работяги, — коротко ответил Редж. — Теперь, если…

— То есть, коров?

— Что?

— Ну, там ведь только коровы, и парни с кожевенной лавки, и, честно говоря, они ведь целыми днями просто стоят в поле, ну, не парни, конечно, но…

— Послушайте, — вздохнул Редж. — Все будет принадлежать народу, и все будут жить лучше. Вы понимаете?

Сапожник нахмурился еще больше. Он не был уверен, что принадлежит к этому самому народу.

— Я думал, что мы просто не хотели, чтоб на нашей улице были солдаты, и толпа, и все такое, — произнес он.

Вид у Реджа был затравленный. И он нырнул в поисках безопасности.

— Ну, по крайней мере, мы все можем согласиться с Правдой, Свободой и Справедливостью, да?

Они закивали. Этого хотели все. Это ничего не стоило.

В темноте вспыхнула спичка, и, когда все повернулись, Ваймс зажег сигару.

— Вам бы хотелось Свободы, Правды и Справедливости, так ведь, товарищ сержант? — подбадривающее осведомился Редж.

— Мне бы хотелось вареного яйца, — отозвался Ваймс, туша спичку.

В ответ раздался нервный смешок, но Редж выглядел обиженным.

— В подобной ситуации, сержант, я полагаю, нам следует несколько расширить свои…

— Ну, да, мы могли бы, — произнес Ваймс, спускаясь по ступенькам. Он взглянул на листки, лежащие перед Реджем. Его это заботило. Правда, заботило. И он был серьезен. Очень серьезен. — Но… ну, Редж, завтра опять встанет солнце, и я вполне уверен что, чтобы не произошло, мы не найдем Свободу, и не будет полной Справедливости, и я чертовски уверен, что мы не узнаем Правды. Но вполне возможно, что я все же получу вареное яйцо. К чему все это, Редж?

— Народная Республика Улицы Паточной Шахты! — гордо заявил Редж. — Мы формируем правительство!

— О, прекрасно, — вздохнул Ваймс. — Еще одно. Как раз то, что нужно. Теперь, кто-нибудь из вас знает, где мои чертовы баррикады?

— Драсьте, мистер Киль, — раздался клейкий голос.

Он опустил взгляд. Там, все еще в своем большом плаще и теперь еще и в огромном шлеме, стоял Шнобби Шноббс.

— Как ты здесь оказался, Шнобби?

— Моя мама говорит, что я пронырливый, — ухмыльнулся Шнобби. Рукав, сложившись гармошкой, поднялся к голове беспризорника, и Ваймс понял, что где-то там это означало приветствие.

— Она права, — согласился Ваймс. — Так где…

— Я теперь констебль, сержант, — сообщил Шнобби. — Так сказал мистер Колон. Он дал мне шлем, и я вырезал себе значок из, из… что это, такое, из воска, вроде свечи, но есть нельзя?

— Мыло, Шнобби. Запомни это слово.

— Точно. А потом я вырежу…

— Где сейчас баррикады, Шнобби?

— Это будет стоить…

— Я твой сержант, Шнобби. Больше финансовые отношения нас не связывают. Скажи мне, где эти чертовы баррикады!

— Эм… наверно, около Короткой улицы, сержант. Все несколько… метафорически.

Майор Клайв Маунтджой-Стэндфаст невидяще уставился на карту, лежавшую перед ним, и пытался найти хоть какое-нибудь утешение. Сегодня он был главным полевым офицером. Командующие отбыли во дворец на какой-то прием или что-то вроде того. И он остался за главного.

Ваймс признавал, что в городских войсках есть несколько неглупых офицеров. Следует учесть, что с продвижением по службе их оставалось все меньше, но по случайности или предопределению каждой армии, в качестве рабочих лошадок на пыльных должностях, необходимы люди, которые могут убеждать, и составлять списки, и организовывать доставку провизии и оснащения, и, в общем-то, имеющие более семи пядей во лбу. Именно они управляли делами, предоставляя командующему офицеру возможность сосредоточиться на более высоких материях.