Окровавленная плоть зашевелилась на том месте, где должен был быть рот. Неужели это попытка улыбнуться? Джек отвернулся, не в силах этого видеть. За его спиной послышались шаги, и к Джеку подошел мужчина, придерживая рукой полы купального халата. Его лицо было бледным.
– Я видел собак. Что случилось?
– Они на нее напали. Ей нужна срочная медицинская помощь.
Мужчина посмотрел на Джека, потом на Конни.
– О Боже! – воскликнул он. – Оставайтесь с ней, я вызову «скорую». Боже мой!
Он повернулся и побежал. Из-за деревьев вышли и другие люди. Джек подумал, что всего лишь пять минут назад, когда на нее напали собаки, Конни была не одна. Эти люди были радом, они видели, что происходит, но стояли и наблюдали издалека, до тех пор, пока не стало слишком поздно. Он отвернулся от них, ему было противно их видеть. Внезапно Джеку показалось, что Конни что-то сказала. Он наклонился к ней ближе.
– Что это было? – прошептала она. Казалось, ее рот набит сырым колбасным фаршем.
– Думаю, – сказал Джек, с трудом сдерживая бешенство, – что нам только что преподали урок.
Карниш разорвал связь с животными и втянул в себя свою тьму.
И сразу почувствовал их смятение, их внезапный испуг. Да, даже звери боялись своей звериной натуры.
Что ж, кампания прошла удачно. И хотя серьезно пострадал только один из его врагов, зато остальные испытали подлинный ужас.
Карниш громко рассмеялся, потом встал и закрыл окно. Подоконник был влажным от дождя. Он задернул шторы, все еще ощущая свою связь с животными, чувствуя себя их всемогущим повелителем. Его страх стал заметно слабее. Животные не размышляют. Они просто существуют. Они – то, что они есть, ни больше, ни меньше. Какое счастье было бы быть, как они. Ни о чем не тревожиться, просто существовать, полностью покоряясь своей природе. Для хищника разум – проклятие. Он делает его похожим на жертву, пугает возмездием. А для животных возмездия не существует. Они охотятся, едят и не заботятся о последствиях. Их жизнь, если не считать сугубо биологического инстинкта самосохранения, не имеет для них значения. Жить, умереть или охотиться – все это для них одно и то же. И Карниш позволил себе еще немного понаслаждаться оставшимися после управления зверьем ощущениями.
Но он был голоден. Очень голоден. Карниш взглянул на часы. Почти час. Ночь только началась. А благодаря его усилиям на улицах снова полно добычи.
Он позвонил вниз. Только после десятого гудка заспанный Эдвард поднял трубку.
– Мне нужно выехать в город, – сказал Карниш.
– Сейчас? – спросил Эдвард, забывая о субординации.
– Да, сейчас, – медленно произнес Карниш.
Эдвард осекся:
– Да, сэр, слушаюсь, сэр. Дайте мне пять минут, чтобы приготовить машину.
– Готовьте.
Карниш принялся размышлять, расхаживая по кабинету от книжного шкафа до письменного стола и обратно. Сегодня он послал сообщение, но пока не известно, получено ли оно адресатами. И он не узнает этого до завтра или даже до послезавтра. Он показал им, какого врага они себе нажили. Если они достаточно сообразительны, если они поняли, что он хотел им сказать, они уберутся с его дороги, и он вновь заживет привычной ему жизнью. А если нет, тогда…
Карниш усмехнулся. Теперь он не чувствовал и тени страха. Если они будут продолжать преследовать его, им придется сполна узнать, на что он способен.
Но это будет потом.
Сегодняшняя ночь полностью и безраздельно принадлежит ему.
Сегодня он наконец утолит свой голод.
Сегодня он устроит себе настоящий пир.
23
Удачно выбравшись из переделки в ночлежке, Саймон чувствовал в душе торжество. Но в течение следующих восьми часов это чувство все больше и больше отдавало горечью и пустотой. Все его тело, искусанное и исцарапанное крысами, болело. А утром, прослушав программу новостей, он узнал, что вчера в ночлежке погибли двенадцать человек: восемь были убиты крысами и четверо были задавлены, когда пытались выбраться на улицу. Раньше, слушая по телевизору сводки о количестве жертв, погибших в несчастных случаях, он не принимал это близко к сердцу. Но это известие потрясло Саймона до глубины души. Он сам был там, он видел, как умирали эти люди. И если бы не простое везение, он мог бы разделить их участь.