Ночник. 365 микроновелл

Хотя она не глухая, она говорит по телефону и с кем-то перекрикивается, кто по коридору проходит. А меня – не слышит.

Контролеры

«Где ваш билет?» – «Вот мой билет». – «А еще билет?» – слышу голоса.

У незнакомой женщины при входе в музей требуют какой-то дополнительный билет – очень грубо. Она его ищет в сумочке, не может найти. Ее ругают.

Я пытаюсь за нее заступиться. Почему-то говорю: «Это моя мать».

Деньги

< Это первый сон на новом месте, я переехал к Оле. >

Человек, очень похожий на моего американского друга Сережу Хангулова, говорит мне:

– Ну нельзя же все время разговаривать только о деньгах! Как это пошло! Как неинтеллигентно!

Хотя я веду самый обычный разговор. Ну может, проскочили какие-то слова о ценах или о заработке. Нормальное дело. Ничего особенного. Конечно, нехорошо говорить только о деньгах, все время обсуждать цены и доходы. Действительно как-то пошло. Но нельзя же фильтровать разговор тонкой сеточкой! Запрещать слова «рубль», «дорого», «заработок» и вроде того.

Но Сережа всегда такой. Чуть слово «цена» или вопрос «почем?», он сразу: «Фу! Опять про деньги! Хватит уже!»

Я пытаюсь ему возразить, и заодно понять, Сережа это или кто-то другой, похожий.

Но он исчезает. Растворяется в осеннем лесном пейзаже.

Второй сон. Иностранные языки

Разговор с Леной Баркан <школьная подруга Оли; я ее никогда в жизни не видел, но она оказалась моей френдессой в ЖЖ; она в Америке живет>. Я ее спрашиваю:

«А правду говорят, что ивриту научиться легче, чем английскому?» Она отвечает: «Не знаю».

Электричка

Поездка красивая и шумная на пригородном поезде.

Все ярко одеты, все веселятся.

Но куда мы едем и кто эти все – понятия не имею.

Портреты

Перекидной календарь. Там портреты разных деятелей.

Я маленький. Мне лет пять. Я стою на коленках на стуле у папиного стола и раскрашиваю эти портреты цветными карандашами. Голубые точки в глазах. Румяные щеки.

Сон на самом деле неправильный, понимаю я сквозь сон. Потому что портреты были не на перекидных календарях, а на отрывных.

Второй сон. Некрасиво

Метро «Маяковская». Ободрали сталь и мрамор со стен, сбили мозаики на потолке, отковыряли камень с пола.

Застелили полы досками. Не станция, а барак. И красивого входа тоже нет. Надо рукой отодвинуть какие-то жалюзи и войти в это безобразие.

Но зато – новые и красивые поезда.

Третий сон. Вулкан

На Тверском бульваре дворники собирают опавшие листья и веточки – граблями, в кучи. Потом эти кучи поджигают.

Пьяная оборванная баба выливает в горящую кучу листвы ведро какой-то химической гадости. Дым валит.

Все кричат:

– Ты что?! Ты что?!

Баба торжествующе кричит:

– Эйафьятлайокудль!

Капризы

Меня приглашают работать обозревателем в какую-то редакцию. Условия нормальные. Разговор уважительный. Но я почему-то обиделся и говорю:

– Когда у вас в журнале было всё в порядке, когда вы были такие престижные и популярные, вы меня не звали. Теперь, когда у вас проблемы, вы меня зовете. Не пойду!

Человек мне говорит в ответ:

– У всех проблемы. У тебя у самого тоже проблемы.

Наше предложение очень хорошее. Тебе это будет очень полезно, не ломайся.

– Буду ломаться! – говорю я.

Покровка

< Вчера был на Покровке и зашел во двор дома № 29, где мы с бабушкой, папой, мамой и няней жили с 1951 по 1956 год. Вот мне и приснился вчерашний, так сказать, визит. >

Подъезд наш выходил на улицу, а квартира была – когда-то давным-давно была, до революции была – самая что ни на есть роскошная: единственная в бельэтаже. Входишь в парадный подъезд, поднимаешься один марш по пологой каменной лестнице – и на просторной площадке прямо на тебя смотрит двустворчатая дверь в квартиру.

Но не такая, как в старые времена, а утыканная звонками с фамилиями жильцов и увешанная почтовыми ящиками. На ящики, по тогдашней привычке, были наклеены названия журналов и газет. Чтоб облегчить задачу почтальону. То есть это была классическая московская коммуналка.

Мне захотелось посмотреть хотя бы на эту дверь.

Но подъезд был закрыт на кодовый замок, разумеется.

Я подумал, что эту квартиру, да и все квартиры в этом доме, давно уже переделали обратно в великолепные апартаменты. Я решил, что в темноватой двухоконной комнате моей бабушки теперь чья-то спальня. Или библиотека-гостиная-курительная.

Я зашел во двор посмотреть на наши окна.

Боже! Старые, растрескавшиеся рамы. Кособокие форточки. Нелепые занавески. На подоконниках цветочные горшки вперемешку с картонными коробками.

А соседнее окно, где жила богомольная тетка Февронья Федоровна, и вовсе разбито и заколочено фанерой.

Значит, там все еще коммуналка. Беднее бывшей нашей, судя по окнам. У нас там не было разбитых окон и фанерок, во сне вспоминаю я.

Носки

Девушка, молодая и очень красивая, темноволосая, смуглая – но по-европейски смуглая, как итальянка, – разговаривает со мной, лежа поперек огромного дивана, на котором и я сижу, облокотившись о спинку и вытянув ноги.