Ночник. 365 микроновелл

Забыл взять купальные принадлежности в поездку. Обсуждаю это с кем-то – непонятно с кем. Стриженая голова. «Я тоже хотела бы – или хотел бы? – поехать туда». – «Ну, поедем», – говорю. «Нет, не поеду», – говорит мне он – или она?

Непонятно, кто это.

Лютер

Женщина сидит, обняв голые колени, сильно впечатав в них свои пальцы.

Я говорю ей: «Назовите пять признаков лютеранства».

Тут же соображаю, что сам не знаю ответа. И почему их пять? Кто это сказал?

Рядом со мной вдруг оказывается даос в китайской одежде. Похож на Бронислава Виногродского. Он пытается меня выручить. Сравнивает лютеранство с даосизмом. Говорит про благодать, про священство, про оправдание верой.

Женщина молча смотрит на нас, разминая колени пальцами.

Лес

На даче летом – прогулка в лесу. Этого леса теперь нет – там дачные поселки. А когда-то были старая-престарая лесная дорога и два оврага, один побольше, другой поменьше, которые надо было пройти – сбежать вниз и потом взбежать вверх, – чтобы выйти на опушку леса, увидеть поле со стогами и крыши деревни вдалеке. Всё это снится. Чистый и подробный пейзаж. Листья, ветви, стволы. Корни, выступающие из земли. Притоптанная трава на стежках, идущих вглубь леса, вправо и влево от дороги.

Красивая

Приснилось, как много лет назад, в Дипломатической академии, одна преподавательница, Ирина Кульбицкая, говорила мне про молодую женщину, работавшую на другой кафедре, Лена Максимова ее звали: «Посмотрите, какая она необыкновенно красивая. Просто Грета Гарбо!» Я присмотрелся, и увидел – правда.

Второй сон. Стеклянный паровоз

Дама, похожая на Лилию Дубовую (а может быть, это она и есть?), подробно рассказывает о принятии какого-то издательского решения. Она сидит за столом, перед ней стеклянные стопки, она двигает их по ходу разговора, выстраивает из них как бы железнодорожный состав. Впереди получается стеклянный паровоз, с трубой в виде самой длинной и узкой стопки.

– Ну вот, все логично! – говорит она.

Имя

Я – автор книги. Вернее, ее главный редактор. Мое имя на титульном листе.

Меня должны посадить, а то и расстрелять. Но книга уже вышла. Назначена презентация.

Я говорю следователю (или адвокату, не знаю точно):

– Значит, меня не посадят, не расстреляют? Раз книга вышла?

– Это неважно, – говорит тот. – Вашу фамилию вырежут, выскребут. Так всегда делалось.

– А те люди, которые купят или получат книги на презентации? – говорю я.

– Их догонят и книги заберут, – говорит он.

– И что?

– Вырежут ваше имя и отдадут назад.

Свобода

Старый грузин говорит, что у шашлыка целебный запах.

У меня кашель, меня подводят к мангалу, оттуда сначала идет дым, я кашляю еще сильнее, потом вдруг начинает пахнуть мясом. Кашель отпускает, становится легко дышать.

Потом снится ужин в грузинской харчевне в семидесятом году. Студенческая конференция в Тбилиси, хозяева повели нас в замечательное место. Просто, грубовато, шумно, накурено, дешево и вкусно. Угощение называется «тройной барашек». Три огромные сковороды – мозги, глаза и яички барашка. Горячие лепешки. Дешевое игристое вино – хоть залейся.

Запомнил канавки в каменном полу, по всему залу, туда бросали окурки.

Нереальная свобода, как во сне, – тогда было такое чувство, и вот сейчас она снова приснилась.

Хлеб и ветчина

Иду по бедной и темной улице. Пригород, деревянные низкие дома. Со мной женщина – кто она, я не знаю.

Плохо одетая, но очень мне дорогая, очень любимая, и мне стыдно, что она так плохо одета, голодна, что нам с ней некуда идти.

Окно. Там люди. Мы останавливаемся, смотрим. Кто-то знакомый подходит к окну, видит меня и ее, приглашает зайти.

Входим. Скудно обставленная большая комната с темными вылинявшими обоями. Шкафы, низкий абажур над столом. За столом сидят человек десять, одетые небогато, но прилично: старые лоснящиеся костюмы, застиранные светлые рубашки, тусклые узкие галстуки.

Стол устроен так: круглый, пустой, с круглой скатертью, как бублик – кольцом, только по краям стола, а в середине пусто, темное дерево. Скатерть – с толстыми кисточками. На ней стоят большой хрустальный стакан с водкой и тарелка с закусками вроде ветчины, сыра, хлеба. Человек отхлебывает из стакана чуточку водки, отщипывает крохотные кусочки хлеба и сыра. Потом все берутся за кисточки на скатерти и двигают ее по кругу, так, что водка с закуской переезжает к другому человеку. Двигают против часовой стрелки.

Мы с женщиной садимся. Она сидит слева от меня.

Вот к ней подъезжают водка и закуска.

Она мне шепчет:

– Я очень хочу есть. Я очень проголодалась.

Я было хочу сказать, шепнуть ей: «Неудобно. Видишь, как все берут по чуть-чуть. Скажем спасибо, что хоть так…» Но смотрю на нее, вижу, какая она несчастная, исхудавшая, бедная, мне становится ее жалко, и я говорю ей:

– Ешь! Бери что хочешь.

Она берет кусок хлеба, кладет на него кусок ветчины.

Все на нее косятся и шикают. Она кладет хлеб на место.

Я говорю:

– Ешь!

Она робко и поспешно жует.

Все возмущены. Говорят:

– Наглецы! Их позвали в приличную компанию! Они вести себя не умеют!

Я говорю ей:

– Доедай, и пошли отсюда!