Ночное кино

– Она вами заинтересовалась, когда вы сунули нос в жизнь ее отца, а он разобрался с вами, как только и умел. Клином клин.

– «Разобрался» со мной? Это Кордова так говорил?

В глазах ее мелькнул вызов, но она смолчала.

– Это была подстава, да? Кто мне вообще звонил-то? Что за Джон?

Она пожала плечами:

– Кто-то ему заплатил, он вам заморочил голову.

– Но то, что он говорил, – что Кордова ночами ездит по школам…

– Соблазнительная фальсификация. И достаточно вульгарная, чтоб вы ее вывалили в прямом эфире и подавились своей спесью. Наверняка для вас это был болезненный урок, мистер Макгрэт, но, дабы процветать, художник, подобный ему, нуждается в одной базовой вещи. И все на свете за нее отдаст.

– И что ему нужно?

– Тьма. Я понимаю, сейчас в это поверить трудно, но подлинному художнику нужна тьма. Она наделяет его властью. Скрывает его. Чем меньше мир знает о нем, о его местонахождении, о его природе и тайных методах, тем художник сильнее. И чем больше банальностей о нем мир съедает, тем мельче его искусство, тем оно суше, а в конце концов усыхает вовсе, съеживается, и получается не искусство, а какое-то маршмеллоу, с молоком за завтраком пожевать. Неужто вы считали, что он это допустит?

Якобы умершее благоговение закралось в ее голос – голос, что обычно тусклой кучкой валялся в пыли, – и он взлетел на крыльях восторга, расцвел красными лентами, в воздухе описал восьмерку. А еще я заметил, что за весь разговор Инес Галло ни разу не выговорила слова «Кордова», ни единого разу – называла его только «он» или «отец Александры».

Видимо, из суеверия – или же не хотела произносить имя всуе, сродни слову «Бог».

Она сходила к бару за бутылкой и небрежно плеснула нам обоим виски; я между тем размышлял. Если не случалось проклятия дьявола, Кордове незачем было одержимо добиваться обмена, не требовалось ночами ездить по школам, не существовало никакой канавы с детскими вещами. Это что же – значит, я все-таки галлюцинировал? Дурьего зелья перебрал?

– Дабы осмыслить эту стихию по имени Александра, – сказала Галло, вновь усевшись на диван, – нужно помнить, что она была дочерью своего отца. У них любимая семейная сказка – «Румпельштильцхен». Вот так они и жили, такими были. Им фантастические существа изо дня в день превращали скучную солому в золото. И так до самой смерти. Поэтому Александра переосмыслила свою болезнь как проклятие дьявола.

– Но это не только ее версия. Марлоу Хьюз и Хьюго Виллард тоже вполне уверились.

Галло фыркнула:

– Марлоу Хьюз – наркоманка. Она поверит, если сказать, что небеса – розовые в горошек. Тем более – если присовокупить в письме, какой вы горячий ее поклонник. Она проводила время с Александрой. Ее захватили эти россказни. А Виллард – вы вдумайтесь, что Александра сделала с ним. Он же совсем ума лишился. Считал, она королева преисподней, и пугался блох.

Я вспомнил, как Виллард не стыдясь говорил, что уползал от Сандры на карачках, перепуганным ребенком таился в гардеробе.

– Ладно, а работа Кордовы? – спросил я. – Ужасы на экране – они ведь подлинные, да? Актеры не актерствуют.

Она с вызовом смерила меня взглядом:

– Они сами напрашивались.

– Я слыхал, серийные убийцы тоже так говорят.

– Все, кто оставался в «Гребне», прекрасно понимали, на что идут. Жизнь отдали бы, чтобы с ним поработать. Но если вас интересует, пересек ли он грань чистого безумия, нырнул ли рыбкой в ад, – нет. Он знал свои пределы.

– И каковы же они?

Она сузила глаза:

– Он никогда не убивал. Он любит жизнь. Но вы можете верить, во что хотите. Вы все равно ничего не докажете.

«Вы все равно ничего не докажете». Странная какая-то реплика. Почти признание – почти. Я вспомнил мальчишескую рубашечку, заскорузлую не от крови, а от кукурузного, по словам Фальконе, сиропа. Бесспорно, Галло сейчас подтвердила данные Шерон, хочу я это признавать или нет.

– Почему исчезли все, с кем я говорил про Александру?

– Я позаботилась, – не без гордости ответила Галло.

– Это что значит? Они все теперь валяются в братской могиле без надгробия?

Она не снизошла до ответа, строго выпрямилась.

– И я же позаботилась о фотографиях из судмедэкспертизы, а потом и о теле – пока Александру не разрезали на потеху чужим, как лабораторную крысу. Я всем щедро заплатила и всех спровадила.

– Откуда вы знали, с кем я говорил?

– Так из ваших же записей, мистер Макгрэт, – удивилась она. – Вашу квартиру ограбили – вы наверняка помните. Ваши заметки очень помогли нам подвязать концы.

Ах да: кража со взломом.

– Мы были в отчаянии, – продолжала она. – Не знали, где была Александра, что с ней творилось после «Брайарвуда». Знали только, что однажды ночью она забралась сюда и взяла деньги из сейфа. Я подозревала, что вы знаете больше. В конце концов «Брайарвуд» нас уведомил, что вы приезжали, разнюхивали. Мы влезли к вам – хотели узнать, что вам известно.

– Ноутбук не вернете, часом?