Ночное солнце

Доктор все так же сидел в кресле и работал.

Положив под язык две таблетки глицина, Варвара Сергеевна разложила диван.

Как следует взбив подушки и взяв со столика очки и книгу, улеглась в постель.

Валера захлопнул ноутбук. Погасив верхний свет, молча вышел из комнаты.

Вернулся минут через десять. От него пахло пачулями.

Юркнув под одеяло, он требовательно вытащил из ее рук книгу и погасил ночник.

С момента переезда в эту квартиру любовью они еще не занимались ни разу.

Валера был нежен, но нетерпелив, будто пытался доказать кому-то третьему не только чья она женщина, но и с кем ей лучше.

За время соития оба не проронили ни слова.

Довольный и уставший доктор потянул на себя одеяло и, пожелав ей спокойной ночи, повернулся на бок.

Через пару минут комнату наполнило его спокойное умиротворенное посапывание.

У Варвары Сергеевны сна не было ни в одном глазу.

…Регина перестала появляться в летнем садике, а Варя не сталкивалась с более не звонившей и не отвечавшей на телефонные звонки Ольгой.

В июле Варя, под контролем Никитина, приступила к расследованию серьезного преступления — три мужских, с огнестрельными ранениями, трупа в одном из дворов на территории их района. Свидетелей не было, при проверке личности убитых выяснилось, что двое из них ранее задерживались за производство и распространение наркотиков.

Советский Союз как дряхлый больной старик угасал на глазах.

Теневые структуры все больше укреплялись в своей пока еще незримой для простого обывателя власти.

Дело, след которого тянулся из Средней Азии, было скользким, его сразу взяло под контроль начальство.

Расследование быстро зашло в тупик. На все ее запросы коллеги из Ташкента отвечали уклончиво.

Создавалось устойчивое ощущение, что откуда-то сверху дело пытались замять, списав на обычную «хулиганку».

В то лето она впервые начала сомневаться в своей профессии, в правильности выбранного пути.

Никитин искренне горячился и убеждал ее в том, что скоро все переменится, коррупционеров пересажают, а в органах останутся только честные и неподкупные кадры. Но верилось в это с трудом.

Как-то вечером, возвращаясь домой с Анютой, она встретила у подъезда Маргариту Ивановну.

— Как дела у Ольги? — выкинув окурок в урну, многозначительно растягивая слова, пристально взглянула на нее соседка.

— Давно ее не видела.

— Вы ведь вроде подруги! — усмехнулась Маргарита.

На ней были фирменные ярко-розовые штаны-бананы, на зависть всем молоденьким и не очень девчонкам округи привезенные из-за границы стюардессой — младшей сестрой мужа.

Варя замялась. Подругой бы Ольгу она не назвала даже в лучшие времена. Приятельница, соседка, кто угодно… До статуса подруги Рыбченко никогда не дотягивала.

— Видела ее тут вчера. Встретились в универсаме. Набрала полную тележку рыбных консервов и яблочного пюре.

— Сочетание что-то не очень, — поморщилась Варя.

Соседка продолжала внимательно на нее глядеть.

— Меня насторожило ее поведение, — дождавшись, пока Анюта, устав вертеться на месте, отбежала к песочнице, продолжила Маргарита.

— Ну… запасаться консервами в нынешнее время не так уж и странно.

— Да уж… — понизила голос соседка. — Знаешь, что наши Олимпиаду в Лос-Анджелесе бойкотировали? Все надежды и чаяния зазря. Новый-то дед с ордой гэбистов… и, боюсь, с ним будет еще хуже, чем с «бровеносцем в потемках»…

— Про Олимпиаду слышала.

Спорт Варю никогда особо не интересовал, а тревог относительно будущего как страны, так и системы, которой она служила, ей и так хватало.

— Так что с Ольгой? — переспросила Варя только ради того, чтобы не поддерживать скользкую тему.

Маргарита Ивановна задумалась:

— Она же вроде не пьет?

— Нет. Насколько знаю, капли в рот не берет. Даже странно.

— В том-то и дело… Знаешь, мне показалось, она на «колесах». Какая-то чересчур возбужденная: глаза горят, слова опережают мысли. Я поймала ее у полки с рыбными консервами — она уж как-то слишком поспешно, будто чего-то боялась, набрасывала их в тележку. Консервы хороши для холостяка, водку закусывать, но не для матери маленького ребенка.

— Почему же? Моя время от времени шпроты с хлебушком да с лучком с удовольствием ест.

— Регинку я что-то вообще не вижу, она в сад, кстати, ходит?

— Нет. Ольга написала заявление и забрала ее. Вроде у родственников она каких-то на даче.

— Да?! — поиграла густо накрашенными бровями Маргарита. — Нет у них никого. С отцом Регинки сама знаешь как, а у Ольгиных покойных родителей ни братьев, ни сестер не было — все в войну погибли, весь род как выкосило.

— Может, остались какие-то близкие друзья?

Маргарита махнула рукой:

— Затворники они были, а то не помнишь! Когда хоронили, кроме Ольги, меня и Тоньки, никого на кладбище не было. Странная семейка, что тут скажешь. Еще когда бабка их жива была, древняя такая, горбатая, с бородавкой в полщеки… Помнишь? На лавке все сидела… Тогда они хоть как-то с людьми взаимодействовали через нее.

— Бабку смутно, но помню. Всегда ее боялась, неприятная была старуха.