Ночное солнце

Он ответил на удивление быстро. Голос звучал тепло и приветливо.

— Как твои дела? Как там наша квартира?

— Вечером расскажу. Слушай, ты когда-нибудь слышал такое слово: «файный»?

Доктор задумался:

— По-моему, это украинский диалект.

— Украинский? Может, молдавский?

— Вроде украинский. Это что-то типа «прекрасный».

— Ну, это-то я поняла…

— Тебя там файной, что ли, назвали? Так ты у меня и есть самая файная!

— Серьезно? — с оттенком недоверия уточнила она.

— Не сомневайся!

— Ладно, до вечера!

— Целую.

Звуки фортепьяно были слышны и на улице.

Напористая минорная мелодия органично вписывалась в шум косого дождя.

Намотав на голову подопревший непонятно чей шарф, Варвара Сергеевна добежала до остановки троллейбуса, который, на ее счастье, подошел через пару минут.

Она вышла, не доехав до своей остановки, напротив сетевого кафе.

Самоварова взглянула на экран айфона — было всего лишь час дня.

«Может, Анька сегодня пораньше придет…»

Она боялась признаться себе в том, что не хочет возвращаться в собственную квартиру: мало ли какой очередной сюрприз может ждать ее под дверью.

Надо бы побыстрее заказать, как настаивал Олег, новую камеру, и на сей раз, что бы он ни говорил, расходы она возьмет на себя!

Примостившись, как любила, у окна, Самоварова заказала заведомо невкусный эспрессо и первый попавшийся в меню десерт.

В ушах все еще стояли отголоски страстных звуков фортепьяно — репетировавший неизвестное ей произведение явно готовился произвести впечатление на будущую аудиторию.

Варвара Сергеевна достала айфон и отыскала фото паспорта малярши.

Доктор оказался прав: вышедшая замуж за молдаванина малярша — Одобеску Оксана Ивановна, 1973 г. р., родилась в Мукачево. Подгрузившись к кафешной сети, Гугл тут же пояснил: это город областного подчинения в Закарпатской области Украины.

За столиком напротив расположилась семья — мать и дочь лет семи.

Судя по недовольным лицам, обе были чем-то расстроены.

Удручающе некрасивая девчонка в ярко-розовом спортивном, расшитом серебряными стразами костюмчике демонстративно отбросила предложенное официанткой меню и, глядя в потолок, уставилась в одну точку. Мать, чуть менее некрасивая благодаря модной стрижке и макияжу, проигнорировав дочкину провокацию, выхватила из сумки надрывающийся аккордами Лунной сонаты мобильный. Вдавленный, похожий на дверной звонок носик на плоском, приплюснутом лице женщины брезгливо втянул в себя воздух. Ответив на входящий, она начала с кем-то ругаться.

Наблюдая за ними, Варвара Сергеевна поедала маленькими кусочками сносный чизкейк и едва пригубляла жидковатый, прогорклый эспрессо.

Мать продолжала высоким противным голосом вливать в чьи-то уши потоки негатива, а дочь, устав разглядывать потолок, принялась отколупливать ногтем стразы с олимпийки.

И вдруг Самоварову словно прострелило!

«Файная» — именно этим, столь неожиданным словечком обычно молчаливая Регина, Ольгина дочь, тридцать пять лет назад похвалила ее новую стрижку. Это было как раз в тот вечер, когда Варя на свою голову забрала ее вместе с Анютой из детского сада. Наевшись шарлотки, Регина долго отмывала в ванной липкие, вымазанные яблочной начинкой ладошки, а когда вышла и столкнулась с ней в коридоре, неожиданно обхватила ее влажными руками за талию.

Варя наклонилась к девочке и ласково потрепала по голове.

Тоненькая детская ручонка потянулась к ее волосам.

— Файная, — скованно улыбнувшись, будто никогда не делала так раньше, сказала девочка.

— Что? — не поняла Варя.

Регина обвела руками свою голову.

— Это.

Самоварова отчетливо вспомнила свои тогдашние ощущения — ей стало жутковато. Конечно, не от слова, привнесенного в Регинин лексикон матерью, узнавшей его от украинца-отца. Ей стало не по себе от Регининой физической близости, от контраста теплого доверчивого тельца с холодным взглядом и приклеенной к губам неестественной улыбки.

…Последнюю неделю перед отпуском Варя жила на разрыв аорты.

Нужно было раскидать по коллегам текущие уголовные дела, подробно отчитаться перед Никитиным, ухитриться увидеться с ним после службы и куда-то пристроить на это время Аньку. А еще перебрать, перестирать и уложить летние вещи, что-то приличное докупить (в условиях тотального дефицита!), покрасить волосы, ресницы и брови, сделать маникюр/педикюр, отнести в мастерскую босоножки, заскочить в бухгалтерию и собрать все необходимые для отпуска документы.

Ольгу она так больше и не увидела.

Зато пару раз встретила Маргариту Ивановну, которая в свои эмоциональные пассажи о погоде и политике нет-нет да и обеспокоенно вставляла фразочки о странной пианистке с пятого этажа.

— Ума не приложу, куда обе могли деться! — пожимала плечами Маргарита. — Обычно те, кто уезжает в отпуск, всегда с соседями делятся, чтобы за квартирой присмотрели. У нее цветы-то есть, не знаешь?

— Не помню. Видела только букеты в вазах.

— Слушай, может, она к мужику своему на Украину махнула? А что — взяла дочь и умотала?

— Вряд ли.

— Вот и я думаю — вряд ли… Уверена: он уже и тогда был женат.

— Она этого не говорила.