Ночной администратор

– Трахалась с двумя типами. Всю жизнь. Трахаюсь с теми, с кем не надо, и упускаю тех, с кем хотела бы. – Она еще глотнула кофе. – У них была хата на улице Риволи. Они запугали меня. Наркотики, мальчики, выпивка, девочки, я, всего помаленьку. Однажды утром я проснулась, а все в отключке. – Она кивнула сама себе, как бы подтверждая, что все так и было. – «О’кей, Джемайма, – сказала я себе, – черт с ними, с двумястами фунтами, бросай все и уходи». Перешагнула через тела и пошла на этот проклятый аукцион в «Мэзон Лафитт», о котором читала в «Трибюн». Хотела посмотреть лошадей. Я еще была здорово не в себе и могла думать только о лошадях. Это единственное, чем мы занимались, пока отцу не пришлось их всех продать. Катались и молились. Мы шрошпирские католики, – пояснила она мрачно, словно признаваясь в семейном проклятии. – Наверное, я улыбалась. Потому что этот хитрец сказал: «Какую ты хочешь?» И я ответила: «Эту большую, в окне». – Мне было… легко. Свободно. Я была в фильме. Такое чувство. Забавно. И он купил ее, Сару. Все произошло так быстро, что я даже не следила за торгами. С ним было несколько пакистанцев, и они вроде бы тоже участвовали в торге. Потом он просто повернулся ко мне и сказал: «Она твоя. Куда ее отвести?» Я перепугалась до смерти, но решила доиграть до конца. Он повел меня в магазин на Елисейских полях, и, кроме нас, там никого не было. Он велел очистить помещение к нашему прибытию. Обслуживали только нас. Он купил мне шмоток на десять тысяч фунтов и сводил в оперу. Потом пригласил поужинать и рассказал про остров Кристалл. Потом повел к себе в гостиницу и трахнул. И я подумала: «Яму перепрыгивают в один прыжок». Он, Томас, вовсе не плохой человек. Он просто плохо поступает. Как шофер Арчи.

– Кто такой шофер Арчи?

Она уже забыла о шофере, глядя на огонь и потягивая кофе. Дрожь прошла. Один раз только она вздрогнула, но ее беспокоили воспоминания, а вовсе не холод.

– Боже мой, – прошептала она. – Томас, что я делаю?

– Кто такой шофер Арчи? – повторил он.

– В нашей деревне. Шофер «скорой помощи». Все любили Арчи. Устраивают скачки, он уже тут как тут, готов осматривать травмы и ушибы. В детских спортзалах он свой человек – разминает малышам сведенные мышцы. Милый Арчи. Потом случилась забастовка. В «скорой помощи». Арчи пикетировал ворота больницы и не пускал больных, потому что, как он сказал, шоферы все штрейкбрехеры. И миссис Лаксом, которая прибирала у настоятеля, умерла, потому что он не пустил ее. – Джед опять содрогнулась. – У тебя всегда огонь? Глупо – огонь в тропическом климате.

– У вас тоже огонь. Везде на Кристалле.

– Он тебя действительно любит. Знаешь это?

– Да.

– Ты как сын ему или что-то вроде. Я все время говорила, чтобы он избавился от тебя. Чувствовала, что ты приближаешься, а я не могу остановить. В тебе есть такая способность – просачиваться. Кажется, он не замечает. Может быть, не хочет замечать. Думаю, это из-за Дэна. Ты спас Дэна. Тем не менее это же не будет продолжаться вечно? – Она немного отпила. – Ну и ладно, хрен с ним. Если он не видит, что происходит у него под носом, это его трудности. Корки предупреждал его. И Сэнди тоже. Он не слушает их.

– Зачем ты залезла в его бумаги?

– Каро мне много всего порассказала. Ужасные вещи. Это несправедливо. Я кое-что уже знала. Старалась не вникать, но этого не скроешь. Люди болтливы. Особенно когда выпьют. Что-то слышал Дэн. Эти противные банкиры с их хвастовством. Не мне судить людей. Я всегда думаю, что это я удобно устроилась, а не они. Беда в том, что мы такие жутко честные… Таков мой отец. Он скорей умрет, чем не заплатит налог. Всегда оплачивал счета в тот же день. Поэтому и разорился. Другие, конечно, ему не платили. Но он этого не замечал. – Джед взглянула на него. И не отвела глаз, а продолжала смотреть. – Боже мой, – прошептала она опять.

– Что-нибудь нашла?

Она покачала головой.

– И не могла, правда же? Я не знала, что искать. И решила, хрен с ним, спросила у него самого.

– Что ты сделала?

– Прижала его к стенке. Однажды после ужина. Я спросила: «Это правда, что ты аферист? Скажи мне. От девочки тайн нет».

Джонатан глубоко вздохнул.

– Ну ладно, это было по крайней мере достойно, – сказал он, осторожно улыбаясь. – Как Роупер воспринял? Во всем покаялся, поклялся впредь не делать ничего дурного, сказал, что виной всему его несчастливое детство?

– Окаменел.

– И сказал…

– И сказал, чтобы я не лезла не в свои дела.

Джонатан припомнил рассказ Софи о ее разговоре с Фрэдди Хамидом на кладбище в Каире.

– А ты сказала, что это твое дело? – спросил он.

– Он говорил, я все равно не пойму, даже если он мне все расскажет. Я должна заткнуться и не трепаться о том, чего не понимаю. Потом сказал, что это не преступление, а политика. Я спросила: что не преступление? Что политика? Говорю, расскажи мне о самом страшном. Подведи черту, чтобы я знала, во что замешана.

– И что Роупер? – Джонатан поежился, как будто от холода.