Приподнявшись на седле, Гудхью хлопнул кулаком в перчатке по боку левого фургона и оттолкнулся от него, сохраняя равновесие. Мертвые глаза в боковом зеркале смотрели на него без любопытства. То же самое он повторил с правым фургоном – тот приблизился еще больше.
Спас его красный свет светофора. Фургоны остановились, а Гудхью впервые в жизни проехал на красный свет, едва избежав столкновения с новеньким «мерседесом».
В тот же день Рекс Гудхью переписал завещание.
Назавтра, пользуясь одному ему известными ходами и выходами, он прошел через хитроумные лабиринты своего министерства – в том числе через кабинет начальника – и получил в полное распоряжение часть верхнего этажа – бессистемно разбросанные получердачные помещения, напичканные устаревшим электронным оборудованием, годным разве что для музея, которое было здесь установлено на тот случай, весьма-а-а вероятный, если Британия будет захвачена большевиками. Такая вероятность давно не существовала, но это еще следовало довести до ума чиновников из административного отдела, и, когда Гудхью попросил мансарду для секретного использования, они без звука согласились.
Ночь напролет отжившее свой век оборудование стоимостью миллионы фунтов стерлингов переправляли в парк грузовиков в Олдершоте.
На следующий день маленькая группа Берра вступила во владение двенадцатью заплесневелыми чердачными комнатами, двумя неисправными уборными размером с теннисный корт, аппаратной с оборванными проводами, потайной лестницей с мраморной балюстрадой и протертым на ступенях линолеумом, а также железной дверью с глазком.
Еще день спустя Гудхью проверил помещение электронным щупом и отключил все телефонные линии, прослушиваемые из Ривер-хауз.
Что же до выколачивания денег из министерства, то четвертьвековой опыт восхождения к вершинам Уайтхолла сослужил Гудхью отличную службу. Он стал уайтхолловским Робин Гудом, запускающим руку в мошну государства для приманивания его непокорных подданных.
Берру нужно еще три человека, и он даже знает, где их найти? «Найми их, Леонард, найми их».
У информатора есть что сказать, но он хочет за это пару тысяч? «Дай ему, Леонард, дай ему столько, сколько он хочет».
Роб Рук просит пару телохранителей, чтобы ехать на Кюрасао? «Пары достаточно, а, Роб? Может, лучше четверых для безопасности?»
Всех мелочных возражений, сарказмов, придирок Гудхью как не бывало. Стоило ему войти через стальную дверь в поднебесное логово Берра, и он сбрасывал свою язвительность, словно верхнюю одежду, каковой она, в сущности, и являлась.
Каждый вечер после окончания официального дневного представления он отправлялся на свою, как он скромно ее называл, ночную службу, и Берру оставалось только засучивать рукава.
Гудхью настоял, чтобы ему отвели самую грязную комнату в конце пустого коридора, с окнами на парапет, засиженный голубями. Их вечное воркование свело бы с ума кого угодно, но Гудхью оно не мешало. Решив не заходить на территорию Берра, он появлялся там только чтобы получить очередную информацию или выпить чашку чаю с шиповником и обменяться светскими любезностями с ночным персоналом. Потом возвращался к своему столу и обзору последних передвижений противника.
– Я собираюсь затопить их операцию «Флагманский корабль», Леонард, – сообщает он Берру, и голова его при этом неожиданно дергается. Берр такого еще не видел. – У Даркера после этого не останется ни одного «моряка». А этот твой Дикки Роупер будет упрятан под замок, помяни мое слово.
Но Берр не был уверен, что все так и будет. Не потому, что он сомневался в твердости намерений Гудхью. Но он не сомневался и в том, что люди Даркера предпримут все, чтобы довести, измотать, напугать или даже вывести из строя своих противников. Долгие месяцы Берр тщательно контролировал свои действия. Старался сам отвезти детей в школу и следил, чтобы их кто-нибудь забирал по вечерам. Берр беспокоился, что Гудхью не знает еще всех щупалец осьминога. Только на последней неделе Берру три раза не давали посмотреть бумаги, которые, насколько ему известно, ходят по рукам. Три раза он тщетно пытался протестовать.
В последний раз он лично беседовал с архивариусом Министерства иностранных дел.
– Боюсь, мистер Берр, вас дезинформировали, – сказал архивариус в черном галстуке служащего похоронного бюро и в черных нарукавниках поверх черного пиджака. – Папку, о которой идет речь, уничтожили несколько месяцев назад.
– То есть на ней гриф «Флагманского корабля». Почему бы вам не назвать вещи своими именами?
– Какой гриф, сэр? Боюсь, я вас не понимаю. Не могли бы вы объяснить более вразумительно?
– Мистер Аткинс, «Пиявка» – мое дело. Я собственноручно завел папку, которую в данный момент запрашиваю. Это одна из шести папок, открытых и параллельно пополнявшихся моим отделом: две по сути вопроса, две по ведению дела, две персональные. Все они появились не ранее чем полтора года назад. Кто уничтожает папку через восемнадцать месяцев после заведения дела?