Ночной администратор

Дворец стоял на поросшей травой насыпи. Посреди усыпанной гравием площадки поблескивал пруд с лилиями и мраморным фонтаном. Мраморная балюстрада поднималась с двух сторон к дому, смыкаясь у центрального входа, освещенного металлическими фонарями. Фонари были зажжены, фонтан искрился, входные двери сияли двойными стеклянными створками. Сквозь них Джонатан заметил чернокожего слугу в белой тунике, стоявшего под канделябром в холле.

Джип ехал прямо по гравию мимо конюшен, пахнущих теплом лошадей, мимо эвкалиптовой рощи и освещенного бассейна с детской купальней, мимо теннисных кортов и лужайки для крокета, через вторые въездные ворота, менее представительные, но более изящные, чем первые, и наконец остановился перед открытыми дверьми красного дерева.

Джонатан закрыл глаза, потому что голова раскалывалась, а боль в паху сводила с ума. К тому же снова следовало притворяться бездыханным.

«Кристалл, – повторял он про себя, пока они несли его по лестнице, отделанной тиком. – Кристалл. Величиной с «Ритц»».

Лежа в роскошных апартаментах, бодрствующей частью сознания Джонатан продолжал упорно трудиться, все подмечая и запоминая на будущее. Он прислушивался к беспрерывной болтовне негров за окнами и вскоре уже узнавал Гамса, чинившего деревянный помост, и Эрла, обрабатывающего гальку для сада камней, большого поклонника футбольной команды Сент-Киттса, и Талбота, лодочника, отлично исполнявшего калипсо.

До него доходили звуки работы каких-то механизмов, скорее всего электрических вагонеток. Он видел на фоне неба силуэт носящегося взад-вперед «бичкрафта» и представлял себе Роупера в очках с каталогом «Сотбис», возвращающегося на свой остров вместе с Джед, просматривающей журналы. До ушей Джонатана долетали отдаленное ржанье лошадей и цокот копыт с конюшни. Иногда раздавалось рычание сторожевого пса и тявканье собак поменьше, наверное, гончих. И он уже догадался, что эмблема на кармане его пижамы изображает кристалл. Как это не пришло ему в голову раньше?

Джонатан также заметил, что его элегантная комната не избежала разрушительного воздействия тропического климата. Оказавшись в ванной, Джонатан обнаружил, что вешалка для полотенца, несмотря на ежедневный уход, за ночь покрывается солеными разводами испарений. А как окислились держатели стеклянных полочек и шурупы, которыми они привинчены к кафельной стене… Бывали часы, когда воздух становился настолько тяжел, что даже вентилятор сдавался, тогда Джонатану казалось, что он обмотан мокрой простыней, которую не в силах содрать.

И он помнил, что здесь его персона все еще под знаком вопроса.

* * *

Однажды вечером на воздушном такси его навестил доктор Марти. Он спросил, говорит ли Джонатан по-французски, и тот ответил утвердительно. Поэтому, пока Марти осматривал голову и пах Джонатана, стучал маленьким резиновым молоточком по его коленям и рукам, заглядывая в глаза с помощью офтальмоскопа, Джонатан отвечал на серию не совсем обычных вопросов по-французски, понимая, что его проверяют отнюдь не на предмет здоровья.

– Но вы говорите по-французски как европеец, мсье Ламон!

– Нас так учили в школе.

– В Европе?

– В Торонто.

– Но в какой же школе, черт возьми! Они там семи пядей во лбу?

И дальше в таком же роде.

Доктор велел отдыхать и ждать.

«Ждать чего? Пока вы меня разоблачите?»

– Чувствуете себя немного лучше, Томас? – заботливо спросил Тэбби со своего места у двери.

– Пожалуй.

– Тогда хорошо, – откликнулся Тэбби.

Чем скорее выздоравливал Джонатан, тем внимательней его сторожили.

* * *

 Увы, сколько ни силился Джонатан, узнать что-нибудь о доме, где его держали, не удавалось. Не слышно было дверных звонков, телефонов, факсов, запахов кухни, обрывков разговора. Он вдыхал медовый аромат жидкости для полировки мебели, инсектицид, благоуханье свежих и сухих цветов, а иногда, при соответствующем ветре, запах конюшни. Тянуло жасмином, свежескошенной травой и хлоркой из бассейна.

И все же он, сирота, солдат и гостиничный служащий, вскоре ощутил нечто известное из прошлого: ритм хорошо отлаженной системы, не дающей сбоев даже при отсутствии высшего администратора. В полвосьмого утра начинали работу садовники, и Джонатан мог проверять по ним часы. Ровно в одиннадцать удар гонга оповещал о наступлении двадцатиминутного перерыва, тишину которого не нарушал ни единый звук. В час гонг звучал дважды, и при желании Джонатан мог расслышать звуки местной речи из рабочей столовой.

В дверь постучали.

Фриски открыл и ухмыльнулся.

«Коркоран развращен, как Калигула, – предупреждал Берр, – и хитер, как стая обезьян».

* * *

– Старина, – послышался хриплый голос представителя английских верхов, сопровождаемый запахом вчерашнего алкоголя и выкуренных поутру отвратительных французских сигарет. – Как сегодня наше самочувствие? Ну что ж… С красным цветом Гарибальди покончено, и на голубого бабуина вы больше не смахиваете. Сегодня у нас расцветка старой ослиной мочи. Можно ожидать скорого выздоровления.

Карманы ворсистой куртки майора Коркорана были набиты ручками и всяким хламом. Обширные пятна пота шли от подмышек к животу.