Ночной дозор

— Дама из восьмого номера просила тебе кое-что передать, — сказал Грэхем и подозвал парня к себе.

Парень встал из-за стойки и подошел к ним, все еще шумно чавкая жвачкой. Грэхем вытащил «беретту» из кобуры и хлестко ударил парня рукояткой по носу. Парень взвыл и попятился к стене, держась за свой разбитый нос. Грэхем сунул «беретту» в кобуру и вместе с Сабриной вышел на улицу.

— Что же находится в конверте и почему это так чертовски важно для Драго? — резко спросил Грэхем, когда они шли по направлению к авениде Ниемейер.

— Что бы там ни было, ясно одно: содержимое конверта одинаково важно как для ЦРУ, так и для Драго.

— И для КГБ, — добавил Грэхем.

— Ну, в этом полной уверенности нет.

— Тогда зачем же Леонов сюда прикатил? Вряд ли только из-за Карнавала.

Грэхем остановил проезжающее мимо такси, и они вернулись в гостиницу.

Глава 11

Колчинский погасил сигарету о борт «Королевы Копакабаны» и взглянул на светящийся циферблат своих часов: 11.07. А «Пальмиры» нет как нет. Он вытащил еще одну сигарету из пачки, которая лежала рядом с ним на скамейке, закурил и посмотрел на Витлока, который, облокотясь на перила, пребывал в глубокой задумчивости. Безусловно, он чем-то встревожен, но Колчинский не привык настаивать, чтобы люди раскрывали ему душу. Но если Витлоку захочется поговорить с человеком, который ему симпатизирует, то он готов его выслушать. Нет ничего более утомительного, чем настырный психиатр-любитель, который сует нос в ваши личные проблемы в абсолютной уверенности, что вместе вы можете их разрешить.

— Что-то ты притих, — окликнул его Витлок.

— То же я мог бы сказать и тебе, — ответил Колчинский, встал и подошел к Витлоку.

— Да, ты прав, — сказал Витлок, глядя на море. — Сергей, тебе Василиса помогала в работе?

Колчинский оперся руками о перила, обдумывая вопрос.

— Ну, начнем с того, что она ненавидела Запад.

От него не укрылась появившаяся на лице Витлока растерянность.

— Она была очень привязана к дому и для нее было мукой жить в разлуке со своей семьей. Можешь себе представить, что с ней стало за шестнадцать лет жизни на Западе.

— Ты никогда не говорил с ней об этом?

— Василиса родилась в семье военных. Ей с детства внушали, что жена всегда должна быть с мужем независимо от того, где он и что делает. Конечно, я пытался говорить с ней об этом, но она каждый раз переводила разговор на другое либо заявляла, что гордится тем, что КГБ выбрал меня представлять нашу страну на Западе. Но о ее настроении говорил, например, тот факт, что она не хотела иметь детей, пока я нахожусь за пределами России. Она считала, что наши дети непременно должны расти в России в окружении родных и близких. Мы постоянно строили планы на этот счет, но через месяц после нашего возвращения доктор сказал, что у нее рак желудка. Год спустя она умерла.

— Жизнь порой бывает очень жестокой.

— Все зависит от точки зрения. Василиса была прекрасной женой, и я ни о чем не жалею.

— То же я мог бы сказать и о Кармен, — после паузы сказал Витлок. — Но я не могу ее понять.

— Расскажи, если хочешь.

— Да особенно и рассказывать нечего. Она хочет, чтобы я оставил работу в ЮНАКО, а я не хочу. Вот и все.

Колчинский промолчал, почувствовав, что Витлок пытается привести свои мысли в порядок и связно изложить ситуацию.

— Оперативником мне осталось работать только четыре года, но после этого я не хотел бы порывать с ЮНАКО. Она же не хочет меня понять. Требует, чтобы я уволился немедленно и начал работать советником по безопасности в собственной фирме. А я не желаю до конца своих дней устанавливать системы сигнализации в модных магазинах на Пятой авеню! Ты можешь это понять?

— А если за эти четыре года с тобой что-нибудь случится? Думаешь, ей хочется остаться вдовой?

— То есть ты считаешь, она права? — резко спросил Витлок. — А я думал, ты как раз мог бы войти в мое положение.

— Я играю роль и адвоката, и дьявола-искусителя одновременно, К.В., — мягко ответил Колчинский и бросил сигарету в воду. — Я просто пытаюсь помочь тебе понять ее. Вершить правосудие — не мое дело, вы сами должны во всем разобраться. Единственный путь выйти из кризиса — это сесть вдвоем и спокойно все обсудить.

Витлок отвернулся и скрестил руки на груди.

— Что лучше мудрости? Женщина. А что лучше хорошей женщины? Ничего.

Колчинский с недоумением посмотрел на него.

— Чосер, писатель четырнадцатого века.

— Я знаю, кто такой Чосер. И понимаю, что он хотел сказать.

— Я тоже, временами.

Витлок медленно покачал головой.

— Она не желает отказаться от своей идеи, Сергей, и это меня приводит в отчаяние.

— Пойми, К.В. Это имеет свое объяснение.

— То есть?

— То есть она думает так же, как и ты. И из того, что ты рассказал, я делаю вывод, что она принадлежит к женщинам, которые очень уязвимы в сердечных делах.

— Ты хочешь сказать, она уступит?

— Не знаю, тебе виднее. Но я предупреждал, что не встаю ни на чью сторону.

Колчинский оглянулся — вспышки фейерверка осветили небо над Леблоном.

— И главное — не принимай решения, о котором будешь сожалеть всю жизнь и которое еще больше отдалит вас друг от друга.