Ночной извозчик

Вот уже добрых пять минут Фонарь, до смешного кипя от нетерпения, топтался возле лесенки, ведущей на чердак, где, как он думал, пребывала его пленница, прелестная Раймонда. Он-то, Фонарь, давно поднялся бы туда, чтобы поторопить свою любовницу Пантеру, которая что-то не больно спешила спуститься к нему, но мешала ему привычная лень, о чем он и сообщил своему закадычному приятелю Глазку.

— Видишь ли, старик, — говорил Фонарь, — я бы слазил туда и намылил ей шею, чтоб знала, как надо шевелиться, да скажу по правде, я страх как обленился.

Глазок тем временем разлегся на убогом топчане, служившем любовникам постелью, — одна нога на одеяле, другая — на полу — и, пуская в потолок клубы дыма из подобранного на улице окурка, кивал головой.

— Обленился-то ты обленился, Фонарь… Это верно… только, главное, сдрейфил.

— Сдрейфил? С чего бы это?

— Дрейфишь перед Пантерой, черт возьми.

— Перед Пантерой? С чего бы мне перед Пантерой-то дрейфить? Ты что, совсем чокнулся? Сдрейфил! Подумать только! Сдрейфил! Ты что, старик, смеяться вздумал?

И Фонарь, желая показать власть над своей достойной подругой, заорал в приоткрытый лаз:

— Слушай, ты, Пантера, ты сегодня слезешь оттуда или ненароком рожать там собралась?

С чердака донесся неразборчивый ответ, вернее, какое-то ворчание, а Глазок преспокойно взялся за новый окурок и заявил:

— Дрейфишь, старик, труса празднуешь перед своей девкой, не то давно полез бы наверх.

Такая насмешка со стороны приятеля, да еще того самого Глазка, о котором ходила молва, что его, вообще-то, соплей перешибешь, вывела из себя Фонаря.

Он отошел от лесенки, ухватил Глазка за ногу и как бы шутя стащил его на пол.

— Слушай, ты, издеваться надо мной, что ли, вздумал, будто я труса праздную… Закрой-ка плевательницу…

Глазок рывком отбросил его.

— Ублюдок чертов! — выругался он. — Ты мне так ходуны обломаешь, у меня кость хрупкая.

И зацепившись за прежнюю мысль, без признака воображения, апаш повторил:

— А я тебе говорю, что у тебя поджилки трясутся перед Пантерой.

— С чего бы это?

— А с того, что она тебе по шее накостыляет.

— Она-то мне? Я, значит, трясусь, как бы она мне не накостыляла? Псих несчастный! Да я эту шалавку, Пантеру то есть, в порошок сотру, через мясорубку пропущу, по стене размажу, как клопа или там блоху…

Я, значит, сдрейфил, слыхали такое? Смеешься, что ли? Да я из нее сейчас капусту нашинкую!

И привязавшись, подобно Глазку, к единственной мысли, он опять заорал:

— Ты, Пантера, слезай наконец оттуда к чертям свинячьим, глумишься ты, что ли, надо мной?

Пантера не отвечала.

Глазок воспользовался этим, чтобы запустить в приятеля новой шуточкой:

— Ну, старик, — заявил он, — для такого дела и судья не нужен, глумится она над тобой, и делу конец.

Тут Фонарь подумал, что приятель, пожалуй, прав. Что же это такое нашло на Пантеру, почему она не откликается и признака жизни не подает? Ему только одного и надо — чтобы она принесла выпивку, эка невидаль! Черт подери, на то она и женщина! Он-то весь день вкалывал, глотка суха, что твоя пемза, должна же наконец женщина налить стакан или нет?

Фонарь вернулся к лесенке, готовый к решительным действиям.

— Пантера! Эй, Пантера! Слезешь ты оттуда, да или нет?

С чердака донеслось невразумительное бормотанье.

Фонарь разразился страшной руганью и полез наверх.

— Забери тебя черт, — орал он, — ей же богу, видно, бега-то нет! Даже выпить никто не подаст! Ну, подожди, я сейчас тебя вздую!

Не умолкая ни на миг, Фонарь лез по лесенке и вмиг оказался на чердаке. Но там было пусто.

— Ну, где ты тут?

Пантера не ответила.

— Где ты тут? — повторил Фонарь. — Опять, небось, к Кладу подбираешься, тварь такая! Подбери юбки и давай прямо сюда! Сыпь сюда по-хорошему!

Фонарь стоял посреди чердака и театральным жестом указывал на лаз.

— Дуй вниз, проклятая баба!

Но Пантера все не показывалась, а Глазок внизу, скандировал:

— Пан-те-ра, Пан-те-ра!

На этот раз Фонарь рассвирепел. Он изрыгал чудовищные ругательства, одно замысловатее другого, пока наконец не сообразил, что Пантера по какой-то неизвестной причине прячется в темном углу чердака. Он завопил:

— Вот я тебя сейчас, как клопа, выкурю из твоей дыры, пинками выгоню!

И с этими словами он принялся все крушить на чердаке. Он хватал валявшуюся там мебель, один предмет за другим, и отбрасывал их назад, поднимал густую пыль и страшный шум, который, однако, не мог заглушить высказываний Глазка, предлагавшего разные догадки.

— Эй, Фонарь! Ставлю десять против одного, что ты ее не найдешь! Идет, что ли?

Фонарь покончил с обстановкой, бросился к лазу и заорал страшным голосом:

— Ты, сволочь, заткни хайло, достал меня до печенок!

И, отлично зная, что Глазок не заткнется, он снова стал шарить на чердаке, разыскивая Пантеру.

— Вылезешь ты, наконец, сука вшивая?

Пантера до сих пор пряталась за грудой старой мебели в смутной надежде, что Фонарю надоест ее искать, но вскоре до нее дошло, что он найдет ее в конце концов. Злость его все нарастала, пора было сдаваться, пока он окончательно не взбеленился.