Ночной карнавал

Когда они заиграют снова, Мадлен, выйди на снег в ночной рубашке и подними руки к цветным и ярким звездам. Каждая из них наденет маску в карнавал. Каждая спустится на землю и засверкает на груди у прелестнейших женщин земли. Ты, Мадлен, хочешь звезду на грудь?.. Да. Хочу. За геройство. И молоко за вредность.

Она свалилась как сноп, упала головой в подушку, застонала, закрыла глаза. Сон не шел к ней. Чудился грозный, идиотский колоколец мадам.

Она спала, когда явилась Риффи с чашкой грога в руках.

Риффи влила горячее душистое питье в бессильно открытый в беспокойном, бредовом сне рот Мадлен.

Граф заподозрил неладное.

Мадлен отказывала ему в свиданиях. «Сегодня я занята, я принимаю горячую ванну и отдыхаю». «Сегодня… у меня старики, очень, о-о-о-очень важные господа. Они богаты и платят сногсшибательно. Ты ведь потерпишь, правда?..» «Сегодня… нет, завтра иду к массажистке. Мадам сама купила мне сеанс. Отказываться нет смысла. Это для моей же красоты». «Сегодня?.. о, сегодня ничего не выйдет, Куто… Я… ты знаешь… ты будешь смеяться… я помогаю Кази делать коллекцию бабочек, которых она поймала и засушила летом в Лангедоке… Уже смеешься?.. Правильно… Бабочки очень смешные… Это Кази серьезная… Я считаю, что все это детский сад, но… но…»

«Ты можешь выдумывать что-нибудь позабавнее?!» — не выдержав, однажды разъярился и закричал граф. Мадлен пожала плечами и улыбнулась тонкой, длинной улыбкой. Ямочки на ее щеках вспрыгнули и вспыхнули. Она могла бы обольстить кого угодно. Хоть Господа Бога.

Граф вонзил ногти себе в ладони, сжав кулаки.

«Могла. Теперь не могу. Я стала сущей бездарностью. Я думаю о другом. Ты прав. Я действительно думаю о другом…»

«Кто этот другой?!..»

«Твой рев оглушителен. Думаю о другом карнавале. Он ведь скоро, Куто. Совсем скоро. А я не сшила себе еще ни одного костюма. Не смастерила ни одной маски. Я лентяйка. У меня что-то с головой, Куто. Я не хочу задирать и растопыривать ноги. Мне все это надоело. Ты знаешь… по секрету… я только делаю вид для мадам, что работаю тут. На самом деле я не работаю. Я бью баклуши. Мне надо сбегать из Веселого Дома. Ты мой последний оплот».

«Оплот — чего?.. Чувственности?..»

«Почему бы и нет, Куто, если нету любви?..»

«А ее разве… нет?..»

Граф, как ребенок, страстно хотел любви. Желал ее смертельно.

А у Мадлен яростно билось в висках: там, там, на улице Делакруа. Там мое сердце. Где сокровище твое, там и сердце твое.

И она отирала лицо и лоб от пота холодной ладонью, когда представляла, как они встретятся, что это будет за встреча, как кинутся они друг к другу и застынут, обхватив друг друга. Живое кольцо из четырех рук. Они — едины.

Ее била дрожь. Ей было страшно. Себя. Его. Будущего.

— Все. Мне это надоело. Собирайся! Сегодня встречаются мои друзья в одном тайном кабачке. В подвальчике, о котором никто в Пари не знает. Они жаждут видеть тебя. Они много про тебя наслышаны. Да, да, они изрядно завидуют мне! Говорят: когда же, наконец, ты удостоишь нас чести лицезреть знаменитость Пари?.. Нет, я не брошу издеваться. Я тебя восхваляю. Я горжусь тобой! Тем, что ты — моя!

— Я не фарфоровая ваза, Куто. Ты знаешь это.

Мадлен сидела, заложив ногу за ногу, у зеркала и красила губы. Пудрила пуховкой нос и лоб. Покосилась небесным глазом на графа.

— В чем там надо появиться? У меня нет сейчас новых нарядов. Мадам подтянула поясок потуже, вследствие моих отказов. Я напрямую режу ей. Кричу: не могу, и все. Злится!.. Шипит!.. Какое платье, Куто?.. Это?.. это?.. выбирать-то не из чего…

Она перебирала вороха атласа, батиста, бархата, мягкой цветной шерсти, лежащие на кровати. Выхватила длинное, в пол, черное платье. Натянула его, узкое, на красивые, мощной лепки, бедра. Разрез шел от щиколотки до ягодицы. Белая нога в прозрачном чулке сверкнула в тканной прорези, ослепив.

— Тысяча чертей! — завопил граф. — Моя Мадлен!

— Не Мадлен. И не твоя, — спокойно сказала Мадлен, поворачиваясь на каблуках перед зеркалом. — Ты заказал машину? Или поймаешь авто на улице, просто так?

Они вышли в холодную ночь. Граф набросил беличью шубку Мадлен на плечи. Она поежилась, запахнулась в нежный мех.

Они поехали в тайный кабачок веселиться.

Мадлен этого не хотела. Веселье претило ей. Она жила в двух мирах. Первый мир был — суматошный Пари, Веселый Дом, трещотки-подружки и постылые мужики, Новый Год и Рождество, ожиданье карнавала, еда и питье, чтобы не сдохнуть. Второй мир обнимал ее всегда. Он был рядом с ней, стоило лишь руку протянуть. Верней, это он тянул к ней руку. И она брала руку. И заходила в иное пространство и иное измерение.

Она исчезала для грешного и бренного мира, а потом возвращалась, и никто не мог сказать ей с достоверностью — миг, час, день или год это продолжалось.