Джоэл выпрямился. Он постоял секунду, потом повернулся кругом, а потом еще раз, как зверь, который проснулся и обнаружил, что заперт в комнате и ему нечем дышать. Что бы он Ни искал, он этого не видел и даже, возможно, не знал, что это, так как потом он повел себя странно. Действительно странно. Он начал сползать вниз, пока не сел на пол, при этом даже не пошевелившись. Она видела такое только один раз в своей жизни. Это было в тот день, когда бабушка вернулась, как сейчас поняла Дарси, с похорон мамы и папы. Теперь она как будто получила разрешение помнить. Бабушка вошла в дом, прижимая к себе два пакета с овощами и зеленью. Она стояла посреди кухни и точно так же, как Джоэл, осматривала стены, не видя ни их, ни маленькую девочку, которая стояла в дверях. Бабушка не видела Дарси, потому что та ее не интересовала, как не интересовали стены и потолок или стол и стулья. Она поворачивалась то туда, то сюда, но не двигалась с места. А потом на ее лице появилось это выражение и она опустилась на линолеум, пакеты лопнули, покупки посыпались во все стороны. Марионетка, у которой обрезали нитки. Она, вероятно, даже не знала, что Дарси была там.
— Запри дверь на ключ! — велел ей Джоэл. — Быстро!
— Зачем?
— Сделай это, Дарси.
Она осторожно обошла его и, пятясь, приблизилась к двери. Она следила за игрой света на статуэтке в изголовье кровати. Как светятся гипсовые глаза, всегда напряженные, но неспособные увидеть самое важное. Как разрастается тень за капюшоном змеи и та темнеет, увеличивается в размерах и становится все больше и больше похожа на чудовище из ночных кошмаров. Дарси смотрела ей в глаза, пока не почувствовала что-то знакомое. Да, она помнила это ощущение, это желание внезапно наброситься, причинить боль. Что бы с ней было в такие моменты, если бы не дедушка? И присутствовало что-то еще: что-то связанное со змеей, которую она видела на картинке в книжке. Та змея так разозлилась и напугалась, что пыталась проглотить свой собственный хвост…
Глаза приковывали ее взгляд дольше, чем ей хотелось бы. Зоркие глаза змеи не упускали ничего: ни другое существо, которое подобралось достаточно близко, чтобы быть опасным, ни голову, которая ее насыщала, но теперь была слишком старой и пустой, чтобы служить защитой. Она видела все, кроме себя самой, кроме того, во что она превратилась. Не видела то, чего следовало опасаться больше всего, — существо из ее снов, существо, которое труднее всего опознать, потому что оно — порождение ночных кошмаров.
Дарси стояла между дверью и лампой. Тень от головы и туловища Джоэла двигалась и меняла форму. Она непроизвольно отшатнулась, ее рука прикоснулась к прохладной дверной ручке.
Дарси вздрогнула.
Она представила туман, который крадется по лестнице за дверью, то, как он с шипением заполняет пол и поднимается все выше. Дарси плотно закрыла дверь и отошла от нее.
Когда она сдвинулась с места, ее тень слилась с другой и сделала ту тень не такой страшной. Но глаза на полке продолжали светиться, прожигая темноту, и Дарси захотелось спросить: «
Он умоляюще сложил руки.
Ей хотелось сказать, совсем как Мария:
Она пошла к брату:
— Джоэл, что мне надо сделать?
Вдруг мертвой хваткой он вцепился в ее запястье.
— Нет, Джоэл, не меня! — закричала она и вырвала руку. Она отскочила к двери. — Я сделаю это, видишь, я…
Дарси потянулась к замку и подумала: «
Дарси посмотрела на дверь.
Где замок? Замок был снаружи и петли тоже. Значит, ключи нужны не для того, чтобы не впускать кого-то.
Они нужны, чтобы не выпускать.
Очень медленно она снова пошла к нему. Он смотрел на нее немигающими глазами.
— Что ты видишь, Джоэл? — тихо спросила она.
Комната. Окно. Волны, подсвеченные снизу мерцающим бледно-зеленым светом огней святого Эльма.[3]
Небо над туманом озаряет рассеянный свет луны. Стекло холодное и хрупкое. Если она дотронется до него пальцами, на тумане останутся пять овальных отпечатков: запись касания, которая будет повторяться каждый раз, когда кто-нибудь будет подходить близко к окну и дышать в ночь.А потом она услышала шум прибоя, дрожь в закрытой комнате, рыдание и тонкое завывание ветра, которое могло быть и плачем животного, очень долго остававшегося в одиночестве.
— Ты слышишь это, Джоэл? Это Коппер?