Ну, и перерыв! Неистово устала от уроков, которые всегда требуют очень большого напряжения. В результате, приобрела головную боль, а вечер ушел на поиски какого-то потерянного адреса, и, посмотрев на себя в зеркало, я увидела зеленоватую личность с запавшими глазами. Тут же явился сосед, торжественно и мрачно заявив, что доллар упал и швейцарские банки не меняют доллары, так что нам осталось, после его ухода, запеть «А нам все равно, а нам всё равно», как неустрашимым зайцам в песне, хотя крах доллара, иначе говоря, пенсии Крылатого и планов, подрезал крыли обоим. Что день грядущий нам готовит – об этом лучше не думать. Сам великомученик Михаил, сын Максимилианов, в своем олимпийском спокойствии, верит, что выиграет в лотерею и тогда купит для Вас квартиру в Москве, поближе к нам.
Целую Вас, моя светлая Светлана, жду писем, стихов – живой воды.
Ваша Вега
37.
7 марта 1973
Какой Вы удивительный человек, дорогой мой Поэт, с Вашей жертвенностью! Боюсь, что если какая-нибудь симпатичная особа пожелает птичьего молока, Вы обегаете все рынки и лавки в поисках этого лакомства, теряя время, силы, пропуская нужные свиданья, не щадя здоровья. Это всё проделывает Ваше золотое сердце, но стоит ли тратить силы на чужие прихоти? Не лучше ли выкроить время, чтобы навестить моих старых ленинградских колдунов, Икара и Клевера? Об Оскаре Юльевиче Клевере я Вам уже рассказывала: только он и никто больше может передать Андерсена в акварелях. Полагаю, что, ознакомившись с ними, Вы, как и я, потом не захотите смотреть ничьих потуг в живописи или рисунке на полную слитность с Андерсеном. Вам непременно надо у него побывать, познакомиться с его друзьями, – ногой слона, скелетом крокодила и «Лягухой», да и вообще соприкоснуться с совершенно особым духом Савинского дома, похожего на музей, в котором хранятся музейные экземпляры, главные из которых – Клевер и мой престарелый Икар. Говорить об Икаре нельзя коротко, а на длинную повесть просто времени нет. Это выходец из затонувшей Атлантиды, проживший удивительную, как сложное вязанье переплетенную событиями и встречами жизнь, свидетель многого, о чем люди пишут, выкапывая документы по библиотекам, не задумываясь над тем, что склеенные по кускам «воспоминания» дадут нечто, вроде тех портретов, которые французская полиция составляет «по описанью»: «высокий лоб», «косые глаза» и прочие детали лица, которое, нарисованное, совершенно не схоже с настоящим. Когда сыщики бегают с таким портретиком в кармане, тот, кого по нему разыскивают, спокойно проходит мимо, неузнанным. Вся жизнь Икара, будь то театр, петербургское «Кривое зеркало», буквально его творение, вместе с Евреиновым (тоже выдающийся человек) или театр Маринетти в Италии, или страшная судьба в Париже, где он «играл», при самых фантастических обстоятельствах, невероятные роли, как будто творил сказки и превращался в сказочных героев, – вся эта книга жизни, – не может и не должна исчезнуть! Поймите меня правильно, я Вам его не навязываю, сами же Вы не пожалеете, что заглянули в этот страной и печальный мир. Напишите ему, что Вы та самая Светлана, о которой я так много говорила ему и Клеверу, и принесите ему ворох стихов. Он понимает и любит. Если он успеет подготовиться к встрече, будут и свечи, и кофе, и веера XVIII века, и маска Арлекина из Comedia del Arte.
На этом пока останавливаюсь, но удивительную повесть об Икаре еще продолжу, как-нибудь в другой раз. Крепко Вас целую огромный привет от Михаила Максимилиановича, верящего, что именно потому, что «у судьбы мы встречи не просили», она нам ее и пошлет.
Ваша Вега
38.
11 апреля 1973
Дорогая Светлана, наконец-то!!! Мы терялись во всяких мрачных предположениях, опасаясь, что, лишившись снятого угла. Вы живете под зонтиком, свернувшись улиткой от «вертикулита», и пишете стихи о бродягах. Но, благодарение небу. Вы вновь обрели крышу над головой! С наслаждением гуляю с Вами по Москве и по квартире, описанной с подлинным искусством. Вся она живая, включая кошку. Вот, кстати, еще одна общая черта: все звери всегда ко мне идут и не отстают. Так, однажды в горах, в кафе «Флорида», где внутри, за стеклянной стеной, – сплошной сад, с экзотическими деревьями и роскошными попугаями, как огромные хризантемы, вдруг один громадный попугай, огненный и синий, узрев меня с высоты своей ветки, полетел к стеклу и стал ко мне рваться, от досады долбя клювом запертую дверь, хлопая крыльями и очень смеша публику.
Таких случаев с самыми фантастическими зверьми у меня целая коллекция, включая обезьянку в зоопарке Парижа, перебежавшую через большую клеть, где их сидело штук двадцать, прямо ко мне, и начавшую мне отвешивать поклоны, к великой радости мальчишек, которые не преминули закричать, что обезьяна узнала родственницу…