Люси улыбнулась и, достав из кармана жилета блокнот и ручку, быстро записала заказ.
– Закуски? – Когда Дин и Софи отказались, она сказала: – Хорошо. Все будет готово через несколько минут. Или салат прямо сейчас принести?
– Все вместе, – ответила Софи.
Когда девушка отошла, Дин осведомился:
– Не кажется знакомой?
– Кажется. Насколько я знаю, она дочь шефа полиции.
– Вы ее знаете только поэтому?
– Да. – Софи посмотрела на него с подозрением. – Вы к чему ведете?
Дин полез во внутренний карман пиджака и достал список имен, который составил, пока ждал прихода Софи. Он развернул бумажку и, положив ее на стол, разгладил сгибы и развернул так, чтобы женщина могла прочесть имена.
– Это список подозреваемых в терроризме? – заинтересовалась она.
– Нет. В смысле, скорее всего, нет.
– А что тогда?
– Слушайте, я знаю, как вы беспокоитесь о конфиденциальности пациентов, но я хочу, чтобы вы прочитали этот список и сказали, есть ли в нем знакомые имена.
– Не скажу, что мне нравится эта идея.
– Читайте список, – велел Дин. – Если вы не знаете ни одного из них, ничего страшного.
– А если знаю?
– Я могу достать судебный ордер. Но давайте обойдемся без крайностей.
Она вздохнула:
– Вы понимаете, что я лично никого не лечу? Да половина этих людей может оказаться пациентами, а я буду в полном неведении.
– Верится с трудом.
– Верьте во что хотите. – Но Софи изучила имена, ведя указательным пальцем с идеальным маникюром сверху вниз так медленно, что было ясно, что она искренне пытается их вспомнить.
Дин пристально наблюдал за ней, ожидая увидеть предательскую заминку, но каждому пункту уделялось совершенно равное время.
– Нет, – в конце концов отрезала Софи. – Ни одного знакомого имени.
– Что ж, стоило попытаться.
– Кто они?
– Очевидцы и пострадавшие, – сказал Дин.
В этот список он не включил только Люси Куинн: хотел увидеть, как Софи отреагирует, увидев ее лично. Но из ее реакции – а точнее, отсутствия реакции – не удалось вынести ничего полезного. Когда Люси принесла тарелки с едой и ушла, Дин проговорил:
– Кажется, я тут все-таки ради удовольствия.
– Мечтайте, – отозвалась Софи, но дружелюбно улыбнулась и занялась салатом.
Надеясь, что Сэму больше повезет с газетами, Дин с аппетитом впился зубами в чизбургер. «Она и вправду не знает, что теряет», – подумал он. И все еще имел в виду исключительно чизбургеры.
Хранилище «Фремонт Леджер», как можно было предвидеть, располагалось в подвале офисного здания. Служащий помог Сэму найти выпуски газеты годичной давности, переведенные в микрофиши[50]
. Сэм начал просмотр материалов за две недели до аварии на случай, если ей предшествовало что-то необычное, но ни в одной статье не упоминались ни мальчик, ни его бабушка. События самой аварии освещались минимально: полицейские заметки и только. Но в последующие дни появились более подробные статьи, некоторые содержали фотографии Ольги Кучарски с внуком. И снова, глядя на снимки, Сэм подивился, какой слабой и болезненной выглядела женщина, с которой он разговаривал пару часов назад. На этих фотографиях она бы запросто сошла за собственную дочь. Сочувствующий репортер расспрашивал ее после аварии о Теодоре, и она называла внука «хорошим польским мальчиком» не единожды. В статье говорилось о том, как она гордится своим польским происхождением, и о том, как ее муж умер от болезни до переезда в Соединенные Штаты. Фотографии места аварии показывали разбитый «Чарджер», который буквально сложился в гармошку. Сэм покачал головой: странно, что остальные трое подростков вообще умудрились выжить. Остальные заметки посвящались вождению в нетрезвом виде и употреблению алкоголя несовершеннолетними, перетекая в разряд публицистики. Теодор стал сказочкой-пугалкой для городской молодежи, а меньше чем через две недели аварию в прессе освещать перестали. Сэм просмотрел микрофиши на месяц вперед и не нашел больше ничего ни про Ольгу Кучарски, ни про ее внука. Как будто Теодора Кучарски вычеркнули из общественного сознания.