Ночной кошмар

Потеряв материальную плотность, наполненное украденной у первых жертв энергией чудовище взмыло в ночное небо. Горящими красными глазами ночница рассматривала с высоты город, царивший в нем хаос и урчала от удовольствия – издавая звук, похожий на свист пронзительного ветра. Она ощущала город единым целым, чувствовала его от края до края: маленький людской муравейник, полный страха и неуверенности, сомнений и горя. Перед тем, как спуститься к следующей жертве, она выплеснула из себя тьму, которая заразит каждый разум на километры вокруг. Те, кто не спит, почувствуют продирающий по позвоночнику холод, ощутят непонятный ужас, а спящие… о, спящие разговаривали на ее языке, и она отвечала им, погружая их мысли глубоко в кромешную тьму.

Глава 25

Курт Махалек хранил сердца в банках, потому что они были его тотемами. В них были сосредоточены таинственные силы тех, кому они раньше принадлежали. Но чтобы эти силы перешли к нему, приходилось забирать сердца у живых людей. Его так называемые жертвы не понимали своего высшего предназначения, так что приходилось детально разъяснять им все, прежде чем вырвать еще пульсирующий орган из груди. Чтобы стать неуязвимым и бессмертным, нужно было собрать двенадцать сердец, но ФБР схватило его вскоре после обретения седьмого экземпляра коллекции и отобрало все сердца. Невежественные, они просто ничего не понимали. Когда он сбежит из своей одиночки, ему придется начать собирать коллекцию с нуля. Он потерял все накопленные мистические силы, когда его поймали и отобрали тотемы. Запертый в своей камере в крыле федеральной тюрьмы для особо опасных преступников, он спал и видел во сне день, когда он восстановит таинственную энергию. Когда он соберет свою дюжину, он покажет им истинное могущество. Во сне он снова видел своих жертв, каждую из них, и улыбался приятным воспоминаниям. Они кричали, когда энергия покидала их тела и перетекала в сердца, затем попадая ему в руки. К тому времени, как жертвы затихали, их силы уже были в его распоряжении, и его распирало от возрастающих возможностей. Предпочитая смотреть сны и фантазировать о будущих жертвах своего величия, он не мог контролировать подсознание. Ну и пусть. Заново переживать свои так называемые преступления было приятно, короткий отдых для разума. Ему никогда не снились кошмары, потому что он не боялся никого и ничего…

Но внезапно сон перестал быть приятным. Он уже склонился над своей четвертой жертвой – молодой мамочкой-наседкой, которая умоляла отпустить ее, обещая, что никому не расскажет, если он не причинит ей вреда, когда внезапно заметил, что их окружили люди. Неправильно. Каждая жертва требовала предельного сосредоточения для передачи энергии сердца в момент смерти. Он никогда никого не допускал к своим священным обрядам. Но почему-то, хотя он и чувствовал, как человеческий круг становится плотнее, он не мог никого разглядеть. Он вонзил охотничий нож в грудь жертве, насладился коротким воплем первобытной силы, проложил путь к бьющемуся сердцу и…

…проснулся на койке, освещенной тусклым светом, в своей одиночной камере.

Но он был не один. Семеро его жертв выстроились здесь полукругом, их одежда была запятнана высохшей кровью, помята и заляпана грязью неглубоких могил. В центре стояла та самая молодая мамочка-наседка, в разорванной, пропитанной свежей кровью блузке, и алые капли из зияющего в груди разреза падали на пол камеры.

– Нет, – сказал он. – Вас тут не может быть. Никого. Я забрал вашу силу.

Они сделали к нему шаг – распахнутые от ярости глаза, оскаленные зубы, слюна и брызги крови на подбородках. Они, как один, подняли руки, и у каждого был мясницкий нож.

– Нет, это неправильно, – возразил он. – Это лично и священно!

Недавняя жертва вонзила нож ему в бедро так глубоко, что лезвие царапнуло по кости. Он зарычал от боли и оттолкнул ее, а она злобно улыбнулась и плюнула ему в лицо. И, словно она подала какой-то знак, остальные шестеро бросились на него: ножи взлетали и опускались, вонзались в плоть, полосовали ему руки и ноги, один нож вонзился над ключицей и проткнул легкое. И хотя он был силен, они взяли количеством. Каждый его пинок и толчок, каждый удар они встречали ударом пронзающей плоть стали. Они сгрудились над ним и спихнули с койки. Он свернулся клубком, прикрыв руками лицо и голову, но они били и били, и с единодушной жестокостью вспороли живот, а потом запустили могильно-холодные руки в его тело, вырвали хищными пальцами внутренние органы и раздавили в кулаках.

А сердце приберегли напоследок.

* * *