Ночной ковбой (сборник)

- А я думал, из цирка, - сказал мальчик и разочаровался в Погорелом.

"Почему он во мне разочаровался? - подумал Погорелый. - И почему решил, что я из цирка? Из-за кошки с собакой или из-за Елены? А может, - подумал, я на клоуна похож, музыкального эксцентрика - в окружении женщины, виолончели, собаки и кошки?"

- Ты что-нибудь поняла? - спросил Погорелый у Елены. - Насчет цирка?

- Нет, - сказала Елена. - Насчет цирка не поняла. - И сказала: Наверно, мальчик глупый. Или у него большое воображение.

- Большое или больное? - спросил Погорелый.

- Трудно сказать, - ответила Елена, а собака встала на задние лапы. Кошка через нее, естественно, перепрыгнула.

- Ну вот, - сказала Елена.

- Что вот? - сказал Погорелый.

А Елена сказала "ничего", но кошке пальцем все-таки пригрозила.

2000

В СТОРОНУ ЮГА

- А-а-а-а-а! - закричали на улице. И крик стал длиться. Сначала на одной ноте, высокой, потом на другой, пониже.

- Чего орешь? - кто-то остановил крик встречным криком, и крика не стало. А где-то в квартире сказали:

- Есть будешь?

Сева промолчал. Он думал:

- Что это за имя у меня - Се-ева? Кто мне, интересно, такое имя дал? И зачем?

Пока он это думал, на улице наступили на собаку, и она жалобно, надрываясь, завизжала и визжала, пока не охрипла. А может, на нее не наступили, может, одичавшие дети прижгли ее спичкой. Собака еще немного похрипела, всхлипнула и замолчала. Потом через несколько секунд проскулила по-человечьи: "Ое-ей!". И замолчала совсем. Может, убежала. Или обессилела. Или привыкла к боли.

- Не буду я есть, - сказал Сева в пространство квартиры. - Я сыт.

Квартира не отозвалась ничем.

- Не выбить ли мне ковер? - подумал Сева.

Сева всегда, сколько себя помнил в жизни, выбивал перед праздниками ковер. Но сейчас праздников вроде не предвиделось. В смысле, в ближайшем календарном будущем. Да и вообще не предвиделось. Какие сейчас могут быть праздники? Никакие.

- Чем это ты сыт? - вопрос прозвучал и повис.

- Всем! - сказал Сева и вытер рот.

А Севе сказали изнутри квартиры:

- Как ты мне надоел своим всем!

Сева знал, что он надоел, потому внимания этому известному факту не уделил. Тем более что не только он надоел, но и ему надоели.

С лоджии потянуло прошлогодним луком. Наверно, он начал там загнивать. Потому что лук закупали на зиму, а теперь была весна, вернее, ее конец. И лук не съели. Потому что Севин дедушка - главный потребитель лука - умер еще осенью от переизбытка витаминов и сердечной недостаточности. Конечно, лук мог начать загнивать. И начал. Или совсем весь сгнил. Если по запаху судить - то сгнил.

- Кто это там кричал? - думал Сева. - Наверно, Лидка. Точно Лидка. Или не Лидка?

Лидка кричала часто. Но таким криком или другим - черт ее разберет. С год назад она напилась и на радостях сломала левую ногу. Cлома под наркозом не заметила и бродила в поисках добавить. И левая нога у нее срослась неправильно и стала короче правой. Потом она сломала и правую ногу, и та тоже срослась неправильно и сравнялась с укороченной левой.

- А вы говорите, пить вредно, - кричала Лидка соседям, тыча им свои, одинаковой длины, ноги. Соседи от ног отворачивались, а она все равно им кричала: - Да если б я не пила, так бы из меня ноги разные и торчали, а так - хоть замуж иди, хоть в поход. Где моя хромота? Нету!

Но замуж Лидку никто не брал. Не родился еще идиот такого размаха, чтобы взять Лидку замуж. А может, родился и сразу умер.

Замок во входной двери открылся. И дверь отворилась наружу.

- Опять циновку украли, - сказали от двери. - Ну, суки, Господи!

- Какую циновку? - не понял Сева. И понял: - О которую ноги вытирать.

Эти циновки крали регулярно. Даже старые и рассыпающиеся. Коврик резиновый, стоивший двадцать лет назад сорок копеек и сохранившийся еще от дедушки - и тот украли, когда его у двери положили. Все к этим мелким досадным кражам давно привыкли. А она никак не может. А Сева привык не только к ним. Он ко всему привык. Вот взять для примера войну. Война Севой как-то не чувствовалась. Хотя, конечно, шла. Своим чередом и во многих горячих точках планеты. А ему она, как и ее, между прочим, отсутствие, была до лампочки. До лампочки были Севе война и мир во всем мире. Других они волновали и бередили, а Севу - ничего подобного. Его вообще мало что трогало. Как снаружи страны обитания, так и внутри ее. И Сева часто завидовал тем, кого события беспокоили. Завидовал и удивлялся им. Белой завистью и таким же удивлением.

- Ну, вот зачем, - думал он, глядя в телевизор, - элитные проститутки вышли на улицы с лозунгами "Слава труду" и "Не в деньгах счастье"? Почему на митинге у памятника покойному вождю высказывают озабоченность ходом весенних полевых работ и ожидаемым урожаем озимых зерновых? Что их к этому побуждает? И почему меня ничто ни к чему не побуждает?

Сева выключил телевизор и плюнул на пол. Легко, во что попало, оделся. Вышел в коридор и стал впихивать ноги в туфли.

- Ты куда собрался? - спросили из кухни.

- На войну, - сказал Сева.

Циновку действительно украли, и на ее месте остался песок, просыпавшийся разводами.