Ночной маршрут

Лешек наконец меня увидел. Рад, что ты пришел, сказал он, пытливо глядя мне в глаза. Я подмигнул ему, мы чокнулись: За тебя. Этот его взгляд меня смутил. Не будь таким чертовски проницательным, заклинал я его в душе, ты ведь видишь, я, как всегда, рад твоим успехам. Не нужно так всматриваться, там, под оболочкой, я вовсе не подлинней, там вообще нет никакого «Я», только неопределенное ощущение, что я не знаю, в чем смысл этой жизни, зато знаю одно: уж точно не в том, что делаешь ты и что делаю я. К счастью, ему что-то говорили одновременно несколько человек, вдобавок оглушающая музыка и выпивка; впрочем, я уже давно был не в духе, так что, пожалуй, у меня было алиби для кислой мины, для рюмок, которые я опрокидывал одну за другой, и для хронической неспособности скакать под музыку. Лешек не должен был принять это на свой счет. Наконец он оставил меня. А я в поисках какого-нибудь тихого уголка ретировался в другой зал, с правой стороны, где на длинных столах стояли блюда с салатами и тарелки с горами колбасных деликатесов. Дальше была еще одна дверь, наполовину занавешенная портьерой. Раз уж пришел, надо чем-то себя занять — и я заглянул туда из любопытства.

Я увидел тускло освещенное несколькими свечами квадратное помещение, которое походило на старинный кабинет, предназначенный для тайных любовных свиданий. На стенах висели портреты полуобнаженных дам, лениво потягивающихся на пурпурных ложах под позолоченным балдахином. Картины, пожалуй, были не бог весть какие. В воздухе висел тяжелый аромат цветов, в которых утопала стоявшая в углу жардиньерка. Рядом с ней висело огромное зеркало в богато украшенной резьбой раме, потрескавшейся от старости, — я медленно подошел к нему, взглянул и неожиданно обнаружил, что здесь вовсе не один. Я обернулся пораженный — ведь было так тихо: у противоположной стены комнаты на старомодных стульях неподвижно сидели рядком четверо мужчин. Первый справа, в сером костюме, вздохнул, как будто сконфузившись, что минуту назад прятался от меня.

— Ярмарка тщеславия, не правда ли? — сказал он.

— Что?

— Ярмарка тщеславия, — он кивнул в сторону бара, из которого я убежал, — ужасные люди.

— Почему ужасные? — Я неуверенно улыбнулся. — Все свои. Корпоративная вечеринка. Родственники и друзья. Никого посторонних.

— Вроде бы говорят друг с другом, — продолжал тот, — но друг друга не слышат. А если и слышат, то ничего не запоминают. Пустая трата времени.

— Всегда можно уйти.

— А вы? — поинтересовался его сосед в свитере из верблюжьей шерсти. Первый мужчина замер, уставившись в зеркало.

— Что — я?

— Вы ведь думаете точно так же. Иначе бы сюда не заглянули. Столько знакомых…

— …а вы ищете одиночества, — добавил третий в ярко-зеленом галстуке. — Это по вам видно.

Я стоял перед ними, как на экзамене. Третий закинул ногу на ногу. Остальные сидели неподвижно, не глядя на меня.

— Я сегодня немного не в духе, — признался я. — Честно говоря, я уже давно не в духе. Но Лешека я очень люблю, в самом деле. Мы знакомы много лет.

— И вы ему ни чуточки не завидуете? — спросил четвертый. Я внимательно пригляделся: они паясничали, ломали комедию, поочередно то оживляясь, то снова погружаясь в молчание, в оцепенение. Рядом с жардиньеркой стояло кресло с высокой спинкой. Я сел.

— А вы? — спросил я, чтобы сменить тему. — Почему вы не с остальными?

Я наблюдал за их лицами: интересно, который из них сейчас заговорит. По-видимому, наступил черед первого; он покачал головой и снисходительно улыбнулся.

— Но я же здесь один, — сказал он.

— Как это?

— Вот так, — подхватил снова второй, в то время, как лицо первого застыло, превратившись в лишенную всякого выражения маску. — Просто перехожу из тела в тело.

— Перепрыгиваю, — оживился третий. Рука второго, которую он еще минуту назад поднял, чтобы подчеркнуть значительность своих слов, бессильно опустилась на колени. — Это вопрос сноровки. И удобно, что…

— …они сидят так… рядком. Это многое упрощает, — закончил четвертый.

Я подумал, что слишком много выпил. Неуверенно встал, приблизился к первому и заглянул в его безжизненные глаза.

— Я здесь, — услышал я рядом. Это говорил второй. Но, когда я взглянул на него, он внезапно побледнел и опустил веки; зато его сосед слева живо наклонился в мою сторону:

— А вы никогда не пробовали? Это вопрос сноровки. Самое главное — не дать себя поймать.

Я схватил его за руку. Она как раз остывала. Четвертый поднялся со стула:

— Принести вам что-нибудь выпить? А может, перейдем на «ты»?

Я на всякий случай рассмеялся. Они мастерски разыгрывали этот спектакль. Я решил не портить забавы ни им, ни себе. Вернулся в кресло. Четвертый тоже сел.

— С большим удовольствием, — ответил я любезно. — Что ты имеешь в виду, говоря «не дать себя поймать»?

Первый почесал в затылке.

— Если бы то тело, в котором я сейчас нахожусь, ты пронзил, например, ножом, вон тем, что лежит на столике…

Я взглянул на столик. А когда обернулся, говорил уже следующий:

— …ты бы пригвоздил меня к нему и убил меня в нем. Поэтому так важно…