Ночной маршрут

Наш разговор не задался с самого начала — может, у меня сдали нервы? — но она уже уловила, с какой обидой в голосе я воскликнул: это для меня у тебя нет времени? Для меня? А все потому, что сказала: у меня мало времени, что тебе от меня нужно? — едва переступив порог, сразу после того, как я крикнул: входи, открыто! При ее появлении я подумал, что иначе и быть не может — когда-то в детстве я это уже видел во сне, не понимая толком, что мне снится: пустая квартира, женщина и этот ходивший ходуном от чьего-то присутствия шкафчик под сливом. И что дальше все покатится, как на американских горках в парке аттракционов — по одной узенькой колее сверху вниз, исключая тот краткий миг шаткого равновесия, который, похоже, был у нас уже позади. Окончательно же я это понял, увидев ее в дверях с раскрасневшимся, точно после бега, лицом, как если бы давно миновал назначенный час нашей встречи, но пришла-то она раньше времени, и это могло означать только одно: ее муж говорил правду. Поджидая ее, я почти верил, что он мне солгал. Я глотал горячий чай, обжигая рот, не в силах потерпеть, пока он остынет, у меня было ощущение, что Эва появится только через четверть часа; ведь мы договорились на пять. Чайник на плиту я ставил, чтобы чем-то себя занять, чтобы справиться со страхом, державшим меня на кухне, откуда я не в состоянии был уйти, хотя именно здесь страх донимал меня больше всего. Как заколдованный, я нервно кружил по пятачку перед кухонной мойкой и не смел ни на шаг отойти, а все происходило совсем как в моем детском сне, хотя в тот момент я его еще не вспомнил отчетливо. Покорно захлопнув шкафчик под сливом, я знал: как ни крути, достаточно малейшего толчка, чтобы обе створки разом распахнулись; то, что забилось внутрь, в какой-то момент на моих глазах начало вспухать, словно побежавшее тесто, теплое и клейкое, непослушными еще губами нечленораздельно мыча свою угрозу: Только посмей уйти — я убью ее, а пока так и быть посижу здесь, и полезло из меня, и, как я ни пытался его сдержать, вырвалось наружу непомерно разросшимся насекомым, похожим одновременно на обезьяну и на медведя; студенистое и блестящее сперва, оно растеклось темной лужей густой жидкости, хлынувшей из-под моих ногтей на пол. Поначалу я не мог сообразить, что происходит. Ощущая только одно: как мне больно. Больно.

Ирек Марковский

Есть, я знаю, такие люди, которые способны обрастать друзьями, все равно что гусеница шелкопряда коконом. Всякий раз, попав к ним на день рождения, я слышу, как, представляя гостей, они не преминут добавить: с ним мы играли еще в песочнице; с ней сидели за одной партой; мой институтский товарищ… сослуживец с первой работы. Даже если случаются на их жизненном пути встряски и крутые виражи, круг друзей это никак не затрагивает. А вот у меня никогда так не получалось. Каждые пять-десять лет я полностью менял кожу; по каким-то причинам система дружеских связей, в которую я, казалось бы, прочно врос, рассыпалась в прах, друзья куда-то пропадали, будто исчезали вместе со старой, сброшенной шкурой, и приходилось снова и снова ткать нити новых знакомств, постепенно превращавшихся в более тесные и теплые отношения. Пока не подходило время очередной линьки, какое-нибудь землетрясение, переезд на новое место и радикальная смена окружения. Благодаря чему — если в этом изъяне характера, а вернее, моей биографии, вообще можно найти что-то положительное, — когда возникают затруднения с определением даты того или иного события, мне достаточно вспомнить, кто тогда был рядом со мной. Если всплывет Марек, то, вероятнее всего, дело происходило в летние каникулы, когда в него влюбилась моя тогдашняя пассия, Бася (они, кстати, сразу уехали в Пилу); если рядом крутится Лешек, значит, это было позже, но еще до того, как он ушел сперва в малый, потом в средний, а затем и в большой бизнес, где его стали окружать люди, зарабатывающие в месяц столько, сколько я получаю за год. И так далее: хронологией событий в моем прошлом заведуют друзья, которых я в дальнейшем растерял.