Ночной молочник

Несколько домов и хат с горящими окнами остались позади. Семен поймал себя на странном ощущении, будто он находится в каком-то параллельном, не реальном мире. Остановился и снова прислушался. И услышал лай собаки, тут же подхваченный еще несколькими псами.

Постоял неподвижно, слушая лай и его эхо. Тишина вернулась совершенно внезапно, словно кто-то приказал одновременно всем сельским псам замолчать.

До «мазды» оставалось не больше десяти шагов, когда Семен еще разок остановился и прислушался. Он уже видел одноэтажный кирпичный дом, под забором которого стояла «мазда». Видел порог в две или три ступеньки, ведущий к деревянной двери. Видел четыре небольших фасадных окошка, наполненных светом, и отсвет еще одного бокового окна, перед которым стояло голое, не проснувшееся еще от зимовки дерево.

Калитка во двор оказалась не запертой. И Семен зашел, обходя освещенные окошками неправильные квадраты палисадника.

Во втором окне промелькнула фигура женщины. Семен затаил дыхание. Детский плач прозвучал так близко, что Семен вздрогнул. Осмотрел внимательно окна и увидел, что в двух из них были открыты форточки.

«Надо подождать», – решил он.

И ощутил нарастающую в нем нерешительность. Желание подождать – это скрытое желание ничего не делать. Он это уже знал.

Из дома донесся легкий кухонный шум – вилки-ложки звякнули, тарелки опустились на деревянный стол.

«Хозяину дают ужин», – подумал Семен.

И вдруг ему стало любопытно. Как и чем будут кормить хозяина, вернувшегося с работы? Он вспомнил ужин с жареными белыми грибами, приготовленный недавно для него Вероникой. Он вспомнил какие-то эпизоды из старых советских фильмов, смешанные, перепутанные, но все изображающие мужиков или мужчин, сидящих за столом, и женщин или баб, суетящихся у плиты и несущих к столу кастрюли и сковородки, над которыми поднимается пар.

«Это какая-то другая жизнь, – подумал он и сам себя не понял. – Это другая жизнь… Та, что тут, за окнами, и та, что была показана в старых советских фильмах».

Мысли начали путаться, конфликтовать с логикой. Они словно вопросительно посматривали на него, будто он мог сказать, что вот эта мысль права, а вот та – нет. Опять возникло ощущение нереальности происходящего и нереальности этого места, этой улицы, этих домов.

Семен качнул головой, сопротивляясь собственным размышлениям. Он припомнил дорогу на Вышгород, к детскому дому. Там вдоль дороги тоже стоят дома, там тоже живут люди, обычные сельские люди. Но те дома выглядят настоящими, сегодняшними. Почему там его ничего не удивляет, а здесь возникает ощущение нереальности? Из-за темноты? Или из-за того, что там, на Вышгородской трассе, он никогда не останавливался и не подходил к окну какого-нибудь частного дома, чтобы заглянуть внутрь и подсмотреть кусочек их жизни.

Вспомнился давний разговор с Вероникой. Давно, еще до аварии, она говорила, что ее знакомые продают дом в деревне. Недорого. Он, Семен, был категорически против. У него в то время была какая-то особая «городская» гордость. Его друзья любили поругать то водил на машинах с номерами Киевской области, то приехавших в город из Закарпатья в поисках заработка строителей. Все эти приезжие, не успевавшие реагировать на скорость киевской жизни, были в городе, как на ладони. Все они казались растерянными и немного напуганными. Это продолжалось, пока их не стало очень много или пока Семен не перестал обращать на них внимания. Он вообще об этом давно не думал. И теперь эти мысли появились как-то непредвиденно. Может, потому, что этот Егор из охраны мариинского дворца тоже, как оказалось, не городской, не киевский. Ему, в отличие от Семена, до работы добираться не меньше часу.

– Ты потрымай ее, подержи! – вырвался через форточку во двор звонкий голос пожилой женщины.

– Я сейчас, я Ясю еще покормлю! – ответил другой женский голос, помоложе.

И тут же опять стук посуды, только из другого окна, из кухонного.

Семен прильнул плечом к самой стенке дома возле крайнего правого окна. Как раз между окном и порогом. Осмотрел фундамент – цокольная бетонная заливка, поднятая на полметра над землей, создавала узенькую ступеньку. Если схватиться за что-нибудь и стать ногами на эту ступеньку, то можно заглянуть в окно. Главное – найти, за что схватиться рукой!

Семен выхватил взглядом из темноты толстый большой гвоздь, вбитый над левым верхним углом входной двери. Заметил прибитую к двери подкову, и на лице у него возникла ироническая, снисходительная улыбка.

– Егорушка, чай сам налей! Я сейчас, надо еще Маринку покормить. Уже плачет! Совсем крошечная! – прозвенел молодой женский голос, внезапно показавшийся Семену похожим на голос Вероники.

Он забрался на порог, носком левого ботинка стал на узкую ступеньку между цоколем и кирпичной кладкой, правой рукой дотянулся до толстого гвоздя и подался всем телом налево, к окну.