— Да, мы и сами заметили, насколько она худая, — растерянно продолжал он, — но мы не специалисты, и для нас трудно определить, что это произошло не вследствие ее болезни, а потому, что она, должно быть, много дней прожила без еды. Содержимое ее желудка ограничивается непереварившимися кусочками целлюлозы: возможно, это был пакет из-под молока или что-то в этом роде.
В один миг «дежурку» наполнили голоса. Каждому из собравшихся вдруг захотелось поделиться своим объяснением этих странных фактов. Тут же вспомнили о том, что холодильник на кухоньке второго этажа был пуст, и завязалось горячее обсуждение, почему никто не обратил на это внимания и не связал с произошедшей трагедией.
Для Аниты обсуждение началось как раз вовремя. Ее изумление следователя, застигнутого врасплох новыми, совершенно неожиданными сведениями, смешалось с неприятным ощущением, возникшим вследствие этих жутких открытий. Она полагала, что супруги Хаммерсенг жили раздельно из-за болезни Лидии, и такая жизнь свидетельствовала об утере супружеской близости и о том, что их угнетенная любовь приближалась к конечной станции. Однако оказалось, что на пути к аду было еще несколько остановок. Если только в деле не было посторонних, с извращенной хитростью разработавших этот сценарий, а потом каким-то необъяснимым образом воплотивших его в жизнь. Она снова вспомнила о следах в прихожей и на кухне: отпечатки грязных кроссовок, слишком маленьких для кроссовок Георга, вымытых и аккуратно поставленных в коридоре. Они не придавали этому особого значения, ведь ничего больше не указывало на взлом или присутствие в доме посторонних людей. Предполагалось (и Анита была согласна с такой версией), что следы оставила социальный работник или приходящая медсестра, которая часто заходила в дом Хаммерсенгов. И еще окно на втором этаже — его разбили изнутри. С учетом последних сведений появляется новое, ужасное объяснение: видимо, желая позвать на помощь, Лидия Хаммерсенг сама разбила стекло. Печально, но окна второго этажа выходили в лес. Дети, собиравшие подснежники, заметили разбитое стекло слишком поздно.
В ту же секунду у нее появилась еще одна мысль.
— Телефон! — крикнула она коллегам, которых Трульсен пытался призвать к порядку. — На втором этаже был телефон, и если она действительно умирала от голода, то почему не позвонила и не попросила о помощи?
— Телефон, да… — Харальд Рюстен поднял руку. Рюстен не старался вылезти с собственным мнением, он предпочитал выслушивать мнение других, в том числе и ее, самую молодую и неопытную в группе Трульсена.
— Мы же проверили ее телефон, так?
— Мы проверили отпечатки пальцев на нем, — немного уклончиво ответил Трульсен, — обнаружили только ее отпечатки… — Трульсен пытался говорить самодовольно, но ему, как и всем остальным, было ясно, что открываются новые аспекты, связанные с телефоном, на который ранее никто (даже сам руководитель следствия) не обратил внимания. Все непоколебимо верили в изложенную им версию с самоубийством и несчастным случаем.
— Это был параллельный телефон, в доме только одна телефонная линия. — Анита вспомнила, как держала в руках небольшую телефонную трубку, после того как с нее сняли отпечатки пальцев. — У нас есть информация о звонках?
— Мы ее скоро получим, — поспешно заверил Трульсен. Чересчур поспешно. Конечно, это не считалось чем-то срочным.
— А сам телефон у нас здесь? — Анита действовала интуитивно. Она живо вспомнила, как держала в руке хорошенькую маленькую телефонную трубку. Уже тогда у нее внезапно появилось ощущение, что что-то не так.
— Скорее всего, ее забрали криминалисты, — равнодушно ответил Трульсен.
— Они могут принести ее нам?
— Господи, неужели это действительно так уж необходимо?
—
— На трубке
Он не ответил, и она, немного отодвинув стул от стола, повернулась, набрала внутренний номер и быстро отдала распоряжение. Повернувшись, она тут же встретилась с ироническим взглядом Трульсена.