Ночной океан

Доктор много путешествовал, и Георгина неизменно сопровождала его. Однако трижды он покидал ее и предпринимал долгие одиночные поездки в дебри Азиатского континента, исследуя там экзотические лихорадки и позабытые виды чумы. Клэрендон был совершенно уверен в том, что именно в таинственной древней Азии зародилось большинство болезней на земле. Каждый раз он привозил из этих поездок экзотические сувениры, прибавлявшие эксцентричности его быту, и без того прослывшему странным ввиду загадочно большого штата слуг-тибетцев, подобранных где-то в У-Цанге в период эпидемии, о которой большой мир так никогда и не узнал; Клэрендон же во время этой эпидемии выделил возбудителя черной лихорадки. Эти люди были выше большинства тибетцев и явно принадлежали к некой малоизученной этнографической группе. Они были болезненно худы, и злые языки брались утверждать, что на своей прислуге доктор пытается воплотить в жизнь наглядные анатомические модели. В свободных черных шелковых мантиях жрецов религии бон, которые Клэрендон позволял им носить, они выглядели в высшей степени гротескно, а холодное безмолвие и резкость их движений усиливали окутывавшую их завесу тайны… У Георгины они вызывали странное и тревожное ощущение, как будто она попала на страницы «Ватека» или «Арабских ночей».

Но самым необычным из прислуги был ассистент Клэрендона, некто Сюрама. Доктор привез его из своего длительного путешествия по Северной Африке, посвященного изучению необъяснимых случаев febris intermittens[9] среди туарегов Сахары, о чьем родстве с расой исчезнувшей Атлантиды давно ходили толки среди этнографов. Сюрама, человек огромного ума и, по-видимому, необъятной эрудиции, был таким же патологически худым, как тибетские слуги: его смуглая, похожая на пергамент кожа так плотно обтягивала оголенную макушку и безволосый лик, что уникальный черепной рельеф выступал особенно выразительно. Это «химерное» впечатление усиливали тускло горящие глаза, посаженные так глубоко, что виднелись одни темные пустые глазницы. Противореча образу покорного слуги, он, несмотря на внешнюю бесстрастность, не прилагал абсолютно никаких усилий, чтобы скрывать свои эмоции. Напротив, его всегда окружала трудноуловимая атмосфера сарказма и мрачноватого веселья, сопровождавшегося иногда каркающим хриплым смехом. Иные друзья Клэрендона считали, что Сюрама похож на индуса из знатной касты, но многие соглашались со сразу же невзлюбившей его Георгиной, заявлявшей, что желчный анорексик когда-то имел обыкновение лежать в бинтах в запечатанном саркофаге, а не расхаживать по миру живых.

Долтон, занятый бесконечными политическими дебатами и отрешенный от интересов Востока эгоцентричностью старого Запада, не следил за головокружительным взлетом своего бывшего товарища; Клэрендон и подавно ничего не слыхал о губернаторе, в академические круги не вхожем. Обладая огромным и даже, пожалуй, избыточным состоянием, Клэрендоны много лет оставались верны своему старому дому в Манхэттене на Девятнадцатой Восточной улице. Населявшие его духи предков, верно, очень косо смотрели на Сюраму и тибетцев.

Впоследствии, когда доктор пожелал сменить базу медицинских исследований, пришла пора значительных перемен. Брат и сестра пересекли континент и продолжили уединенную жизнь в Сан-Франциско, приобретя с этой целью мрачную старую усадьбу Бэннистера возле Козлиной горы, на самом берегу залива. Там, в эклектичном пережитке архитектуры средне-викторианской поры и вульгарного щегольства времен золотодобытчиков, в особняке с очень просторной мансардой и высокими стенами по периметру, они и разместились. Хотя доктору Клэрендону здесь нравилось больше, чем в Нью-Йорке, его все же стесняла невозможность применять и проверять свои теории на практике. Так как он не был человеком светским, ему и в голову не приходила мысль использовать свою репутацию для получения должности, хотя он все чаще задумывался над тем, что, руководя государственным или благотворительным учреждением – тюрьмой, больницей или домом терпимости, – обладал бы хорошей базой для завершения исследований и подступился бы к благотворному для всего человечества открытию вплотную.

Однажды после полудня, гуляя по Маркет-стрит, он совершенно случайно столкнулся с Джеймсом Долтоном, когда тот выходил из отеля «Ройал». Георгина тогда была с ним, и непредвиденное мгновенное узнавание лишь усилило драматический эффект встречи. Не ведая ничего об успехах друг друга, Долтон и Клэрендон ввязались в долгий разговор, в ходе которого доктор с радостью узнал, что его друг стал важным чиновником. Долтон и Георгина, обменявшись взглядами, почувствовали нечто большее, чем простой отголосок юношеской нежности; их отношения возобновились, что привело к частым взаимным визитам и чувству, растущему с каждой новой встречей.