Ночной Охотник

Больница имени королевы Анны размещалась в хиреющем здании из красного кирпича, а гериатрическое отделение было местом мрачным и шокирующим. Наблюдать за тем, как люди умственно и физически распадаются на твоих глазах, – суровое испытание для психики. Два дня назад Симоне поручили вечером искупать старика, который до той поры считался образцовым пациентом. Ни с того ни с сего он заехал ей кулаком в лицо. Ее послали на рентген. К счастью, оказалось, что челюсть не сломана. Старшая медсестра велела ей на два дня взять отгулы, чтобы отдохнуть и оправиться от потрясения. Но Симона, стоическая женщина, настояла на том, чтобы выйти на работу уже в следующую смену.

Для Симоны в работе заключался весь смысл жизни, и она хотела быть рядом с Мэри, сидеть подле нее до самого конца. Они ни разу не разговаривали. Мэри лежала в отделении уже десять дней, время от времени впадая в забытье. У нее отказывали внутренние органы, она медленно угасала. Ее не навещали ни друзья, ни родные, но Симона составила представление о ней по ее личным вещам, что хранились в небольшом шкафчике у кровати.

Мэри, в поношенном платье и старых резиновых тапочках, доставили в больницу из супермаркета, где она упала, потеряв сознание. При ней была маленькая черная сумочка, в которой лежали лишь баночка мятных леденцов и проездной на автобус. Правда, во внутреннем кармашке, застегнутом на молнию, Симона еще нашла маленькое измятое черно-белое фото.

Снимок был сделан в каком-то парке солнечным днем. Под деревом на клетчатом пледе сидела красивая молодая женщина в длинной юбке, собравшейся в сборки вокруг ее ног. Тонкая талия, аккуратная грудь под накрахмаленной белой блузкой… По всему видно, что у нее завидная фигура в форме песочных часов. Хотя фотография была не цветной, Симона предположила, что в молодости Мэри была рыжей – как-то по-особенному блестели на солнце ее длинные волнистые волосы. Рядом с Мэри сидел темноволосый мужчина – симпатичный, волнующий и на вид опасный. Он щурился на солнце, одной рукой обвивая Мэри за тонкую талию, словно оберегал ее. Надпись на обратной стороне снимка гласила: «С моим любимым Джорджем. Бромли, июнь 1961 г.».

Была еще одна фотография Мэри – на автобусном проездном, – сделанная три года назад. Мэри, на белом фоне, смотрит со страхом в объектив – кролик, пойманный в перекрестье лучей прожекторов: обвислые седые волосы, лицо морщинистое, скукоженное.

«Как жила Мэри в период с 1961 года по 2013-й? – размышляла Симона. – И куда делся этот Джордж?» Насколько она могла судить, их роман не имел счастливого продолжения. Записи в медицинской карте свидетельствовали о том, что Мэри так и не вышла замуж. У нее не было ни детей, ни родственников.

Мэри на койке что-то бессвязно залопотала. Ее впалый рот медленно открылся и закрылся, дыхание на мгновение застопорилось и снова возобновилось в своем прерывистом ритме.

– Все хорошо, Мэри, я здесь, – сказала Симона, беря ее ладонь. Рука у старушки была худая, с дряблой кожей, на которой темнели, похожие на пятна, синяки от постоянных попыток найти вену, когда ей ставили капельницу.

Симона глянула на маленькие серебряные часики, прицепленные спереди на униформе, и увидела, что ее смена подходит к концу. Из шкафчика возле койки она достала щетку для волос и принялась расчесывать Мэри. Начинала от высокого лба и затем, поддерживая голову старушки, водила щеткой по всей длине ее волос. Серебристые пряди переливались в лучах солнца, проникавших в палату через маленькое окно.

Симона расчесывала Мэри, и ей хотелось, чтобы та была ее матерью, чтобы она открыла глаза и сказала, что любит ее. По фотографии Симона видела, что Мэри любила Джорджа, и Симона была уверена, что она и ее смогла бы любить. По-другому, конечно. Как мать любит дочь.

В памяти промелькнуло лицо матери, и у Симоны задрожали руки так сильно, что она выронила щетку.

«ВОПИЮЩИЙ СЛУЧАЙ РОДИТЕЛЬСКОЙ ЖЕСТОКОСТИ!» – кричали газетные заголовки. Мать Симоны уехала на отдых, а десятилетнюю дочь оставила дома, пристегнув ее к радиатору в ванной, где девочку и нашла соседка. Соседка и журналист, с которым та связалась, думали, что они спасли Симоне жизнь, но в детском доме жить было еще хуже. Когда мать наконец-то вернулась домой нежданно-негаданно, соседи вызвали полицию, но она успела сбежать до ареста. В тот же вечер она сиганула в холодную Темзу с Тауэрского моста и утонула. Симоне хотелось думать, что мать покончила с собой из чувства вины, но вообще-то это было маловероятно.

Симона подняла щетку и усилием воли расслабила дрожащие руки.

– Ну вот, теперь ты у нас красавица, Мэри. – Она отступила на шаг, восхищаясь своей работой. Тонкие волосы Мэри серебристым веером лежали на накрахмаленной белой подушке. Симона убрала щетку в шкафчик.

– А сейчас я тебе почитаю. – Из своей сумки, что стояла за пластмассовым стулом, на котором она сидела, Симона вытащила местную газету.