Ночной орёл

Локтев невольно улыбнулся юношеской горячности своего сержанта и крепко пожал ему руку. А Горалек заключил Кожина в свои медвежьи объятия, расцеловал в обе щеки и прогремел от полноты чувств:

– Шахтер! Герой! Правильно! Мы еще покажем! Нас еще узнают!…

Подождав, пока бородач успокоится, Локтев сказал:

– Вернуться в строй, Иван, ты, конечно, имеешь право, но об этом должен быть особый разговор. Не спеши! Летаешь ты здорово, лучше, чем можно мечтать. Это верно. И удивил ты меня, прямо скажу, сверх всякой меры. Никогда бы не поверил, что человек способен на такое, если бы сам не увидел! Но одно дело, Иван, талант, а другое дело – его применение.

– Не понимаю, товарищ майор:

– А что тут понимать? Ты – первый человек, оказавшийся способным двигаться в воздухе. Ты в своем роде феномен, каких не было и какие, надо думать, не скоро появятся:

– Но ведь именно поэтому, товарищ майор, именно поэтому надо использовать мои качества для боевых операций! – воскликнул Кожин.

– Надо? Лично я в этом сомневаюсь. А ты, Горалек, что скажешь?

Шахтер смотрел на Кожина с восторженным изумлением, как на живого марсианина. На вопрос Локтева он, не задумываясь, ответил:

– Черт меня побери! Летает он просто здорово! Ни в одном цирке такое не увидишь!

Стреляет и бомбит на лету, как бог! Ему можно поручить многое: разведку, диверсии, связь:

– :и в результате потерять его при операции, с которой превосходно могли бы справиться обычные люди! – докончил за него Локтев и, покачав головой, добавил:

– Узко мыслишь, товарищ Горалек! На исторический факт смотришь с точки зрения собственной колокольни!

– Почему?! – возмутился шахтер.

– А потому. Не по-государственному смотришь!… Но об этом мы еще потолкуем, времени у нас достаточно. Прежде чем возвращаться в строй, Кожину еще нужно подлечить ногу. Он хоть и летучий, но из-за хромоты своей все равно не годится в дело.

– Но ведь мне, товарищ майор:

– Знаю, знаю, Иван! Знаю, что ты хочешь сказать: что ноги тебе в полете не нужны. Согласен. Но, во-первых, я даже формально не имею права вернуть тебя в строй, пока ты не станешь вполне здоровым. А во-вторых: во-вторых, Иван, ты просто не до конца понимаешь, каким исключительным талантом одарила тебя природа, и я не могу допустить, чтобы из-за этого своего непонимания ты совершил какие-нибудь непоправимые глупости.

– Значит, в строй пока нельзя? – упавшим голосом спросил Кожин.

– Пока нельзя. А дальше посмотрим.

– А как же быть с доктором Коринтой, товарищ майор? Ведь я понял свой талант и научился им пользоваться только благодаря доктору Коринте! Без него я никогда в жизни не Догадался бы, что умею летать. Без него: без него я вообще пропал б.ы!

Разрешите мне, товарищ майор, выполнить единственное задание – освободить доктора Коринту. А потом делайте со мной что хотите!

– Успокойся, Иван. Неужели ты считаешь, что мы способны бросить Коринту в беде?

Мы займемся этим немедленно и сделаем все, чтобы вырвать у фашистов этого замечательного Ученого! Правильно я говорю, Горалек?

– Правильно, майор. Такого башковитого мужика нельзя отдавать фашистским палачам. Мы вызволим его из беды, чего бы это нам ни стоило!

– Ты слышишь, Иван?

– Слышу, товарищ майор. Но согласитесь, что мне:

– Хватит! – перебил его Локтев. – Спорить тут не о чем, и все твои возражения я заранее отвергаю. После сам убедишься, что я был прав. А теперь пора домой. Дел у нас непочатый край!

На обратном пути они молчали, думая каждый о своем.

13

Появление в отряде Владика вызвало вначале неудовольствие со стороны Горалека. В тот же день, когда лесник привел мальчика в лагерь, командир вызвал его к себе для серьезного разговора.

Влах стоял перед Горалеком, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, что ему достанется за провал наблюдательного поста в к-овском лесу. Но командир принялся отчитывать его за то,, что он притащил в лагерь партизан ребенка, за которым тут некому присматривать и которому вообще полагается сидеть возле матери, ходить в школу и заниматься играми, а не болтаться в лесу среди партизан, подвергаясь вместе с ними смертельной опасности.

– Ты что, не понимал, куда тащишь мальчишку? Почему не пристроил его где-нибудь в деревне, у родни или у знакомых? – бушевал шахтер, бешено сверкая своими цыганскими глазами.

– Он сам просился, товарищ командир: – смущенно оправдывался лесник, теребя свою рыжую бороду.

– «Сам»! А ты-то, борода, о чем думал?

– Я-то? Да я, по правде говоря, и сам не очень хотел оставлять его на чужих людей. Вдруг, думаю, про него немцы узнают, пропадет мальчонка! Ведь гестаповцы, сам знаешь, ни стариков, ни детей не щадят. А мальчонка, скажу тебе, Горалек, не простой, а особенный. Он не только был с Коринтой, когда Кожина нашли, он еще и связным у нас был, о провале нас предупредил: Да мало ли что! Вот Коринта мне как-то говорил, что без Владика ему ни в жизнь было бы не разгадать какой-то там научный секрет по поводу Кожина. Владик, вишь, ему идею подсказал, и тогда у него все пошло, как по маслу. Одним словом, боевой мальчонка!