Ночной Орел (сб. ил. Л.Фалина)

В середине января вдруг наступило резкое потепление. Снег растаял и растекся хлюпкой жижей. С крыш хлынула обильная капель. На улицах суматошно загомонили воробьи. Всюду блестели лужи, а в синем умытом небе радостно засверкало настоящее весеннее солнце.

Но оттепель не смягчила оккупантов. Они с прежним упорством и методичностью продолжали кровавое дело, не щадя ни стариков, ни женщин, ни детей. У них была цель: во что бы то ни стало слемить в порабощенном народе неукротимую волю к сопротивлению…

2

Пражское гестапо занимало дворец миллионера Петчека, в самом центре города. Почему это мрачное здание называлось дворцом, неизвестно. С виду оно, скорее, напоминало казарму или тюрьму. Тяжелое, из гигантских каменных глыб, с устрашающими чугунными решетками, оно как нельзя более соответствовало своему новому назначению. Пражане его называли коротко: “петчкарня”. О подземных казематах и пыточных камерах этой “петчкарни” ходили в народе самые ужасные слухи…

Штурмбанфюрер Кребс, начальник одного из отделов гестапо, внешностью своей далеко не отвечал идеалу арийской расы. Приземистый, с короткой шеей, он производил впечатление уверенного в своей мощи зверя. Его жесткие черные волосы торчали, как проволока. Челюсть казалась каменной. В запавших глазах светилась непреклонная воля. Взгляд его, казалось, проникал в самую душу.

Сознавая свое волевое превосходство, штурмбанфюрер никогда не кричал на подчиненных. Когда за час до обеда к нему явился руководитель оперативной группы его отдела шарфюрер Вурм и доложил, что арест инженера Яриша ни в коем случае нельзя откладывать до ночи, Кребс даже бровью не повел и не задал ни одного вопроса. Он лишь вперил в долговязого шарфюрера тяжелый взгляд, и тот немедленно принялся излагать причины:

— Только что звонили из “Юнкерса”, господин штурмбанфюрер. Начальник конструкторского бюро инженер Кляйнмихель сообщил, что у него есть все основания подозревать Яриша в съемке копий с секретных документов. Кляйнмихель очень взволнован. Он просит немедленно задержать Яриша. В противном случае он опасается, что преступник успеет вынести снятые копии за пределы завода или передать их своим сообщникам…

— Кляйнмихель осел, — в бешенстве проскрежетал Кребс. — Уже неделю назад ему было строго-настрого приказано не допускать Яриша к подлинным секретным документам. Нам нужен не один Яриш, а вся эта шайка грязных заговорщиков и шпионов…

— С вашего разрешения, господин штурмбанфюрер, я поставил инженеру Кляйнмихелю на вид это обстоятельство. Он путается в объяснениях, ссылается на срочные военные заказы и на перебои в работе бюро… Одним словом, он умоляет немедленно взять Яриша.

Кребс задумчиво уставился мимо шарфюрера на портрет Гитлера в позолоченной раме и сказал:

— Ну что ж, шарфюрер, придется имена сообщников вырывать из глотки этого Яриша… Кстати, вам известно, почему мы производим аресты преимущественно ночью?

— Так точно, господин штурмбанфюрер!

— Почему же мы так поступаем?

— По инструкции, господин штурмбанфюрер! Инструкция предписывает применять ночные аресты и облавы, чтобы, застать преступника врасплох, взять его с сообщниками или, во всяком случае, со всей его семьей!..

— Именно со всей семьей. Правильно… А что нам это дает?

Шарфюрер замялся, растерянно заморгал белесыми ресницами и еще сильнее выпятил грудь.

— Не знаете? — равнодушно спросил штурмбанфюрер. Он зевнул, затем внимательно осмотрел неподвижную фигуру подчиненного и тоном наставника произнес: — Зарубите себе на носу, молодой человек. Семья преступника — жена, дети, мать, отец и так далее — нам нужна не просто для полноты впечатления, а для того, чтобы быстрее провести дознание. Видя своих близких в смертельной опасности, преступник делается мягче воска и выдает с головой себя, своих сообщников, всю свою банду. Вот для чего мы берем семьи. Вам понятно, шарфюрер?

— Так точно, господин штурмбанфюрер, понятно! Кребс помолчал.

— Разрешение на немедленный арест инженера Яриша я вам даю, — проговорил он минуту спустя. — Но вы, шарфюрер, ручаетесь мне головой, что все члены семьи преступника будут взяты сегодня же. Вам ясен приказ?

— Так точно, господин штурмбанфюрер! Разрешите выполнять?

— Выполняйте!

Шарфюрер молодцевато вскинул руку в нацистском приветствии и, четко повернувшись, покинул кабинет начальника.

3

Пожилая женщина в стареньком потертом пальто и в платке, приспущенном до самых глаз, беспокойно металась в воротах дома. Она то и дело выглядывала на улицу, окидывала ее торопливым тревожным взглядом и снова испуганно скрывалась за воротами. Забившись в темный угол, она крепко, до боли, прижимала руки к груди и прерывисто шептала:

— Господи боже!.. Пресвятая дева Мария, что же это будет?.. Неужели я, старая дура, прозевала его?! Да нет же, нет, не может этого быть!..

И она снова высовывалась за ворота и напряженно всматривалась в редких прохожих.

Проходившие мимо немецкие солдаты вызывали в ней нестерпимые приступы страха, смешанного с острой ненавистью. Она еще крепче сжимала худые руки и шептала: