Ночной пасьянс

Он родился на Волыни, в Горохове, в семье адвоката, но вот уже шестьдесят лет, как жил в Подгорске, где до войны окончил юридический факультет, и куда в 1945 году вернулся преподавать латынь и уголовное право. В 1956 году его изгнали из университета. В приказе значилось: "...за систематическое появление на лекциях перед студентами в нетрезвом виде". Что же, водился за Богданом Григорьевичем такой грешок. Но правда и то, что студенты любили его за доброту, образованность, демократичность, особенно бывшие фронтовики, с которыми не раз веселой компанией заглядывал Богдан Григорьевич в пивную около университета. Но истинная причина его увольнения состояла в другом - в ненависти проректора. Был и повод. Когда-то они дружили. В 1949-ом зашел однажды Шиманович к проректору домой, тот в ту пору был еще замдекана, и застал его сидящим на полу среди кучи книг - он перебирал их, что-то рвал, швырял в печь. Богдан Григорьевич вытащил из развала том Грушевского. "Ты что, спятил?" - сказал он хозяину. - "Рискованно сейчас это держать". - "Я возьму себе?" попросил Богдан Григорьевич. И унес. Года четыре спустя, июльским вечером подвыпивший Богдан Григорьевич вспомнил о дне рождения проректора, нашел какого-то мальчишку, дал ему на мороженое и велел отнести по такому-то адресу пакет. В доме проректора был разгар пиршества. Мальчишка вручил пакет хозяйке, она не подозревая подвоха, отдала кому-то из гостей, тот содрал оберточную бумагу, посмотрел недоуменно на потрепанную книгу, открыл и увидев на титульном листе надпись, стал читать вслух: "Огонь от сожженных книг поджег печи Освенцима". Кроме хозяина никто ничего не понял. Об этой странной шутке тут же забыли, - хозяйка внесла торт. Именинник не спал всю ночь.

Из университета Богдан Григорьевич перешел в адвокатуру, а затем - в нотариальную контору, где и просидел до самой пенсии. Но была у него и другая работа. Она никем не оплачивалась, вмещала в себя страсть и страдания, наслаждение и разочарование, подвижничество и упорство. Богдан Григорьевич полвека собирал родословные, всякие ведомости, например, кому, когда и за что были пожалованы титулы, земли, поместья, кто, когда и за что был награжден теми или иными орденами; имелась хронологическая история папства, история фирм, адвокатских контор, издательств, гостиниц, кинотеатров, ресторанов, косметических салонов и прочее, и прочее, где его прежде всего интересовали персоналии: основатели, владельцы, наследники. Он объездил города и городишки, облазил сотни чердаков, перелопатил на них хлам, хранившийся в сундуках и позабытый хозяевами и их родней после кончины стариков. Как на службу, ходил на барахолки, в их книжные ряды. И каждый раз приволакивал либо книги, либо комплекты пожелтевших старых газет. Интерес его, правда, ограничивался двумя регионами - Галиция и Волынь. Все это систематизировалось, расставлялось на стеллажах, газеты переплетались в фолианты по годам. Богдан Григорьевич без труда мог дать, скажем, такую справку: кто был председателем дворянского собрания в столице Волыни - Житомире в таком-то году, или какой полк стоял там в это время и кто им командовал; кому во Львове принадлежала такая-то фабрика, кто ее основал; когда и кем в Ровно был построен мукомольный завод. Имелись у него и газеты десятков организаций украинской эмиграции в США, Канаде, Латинской Америке, Европе. Особый интерес в этих изданиях представлял для него раздел рекламы и объявлений, где указывалось, кто умер и где похоронен, кто куда переехал, кто, покинув Европу, переселился за океан или наоборот, какие проходили вечера и собрания разных украинских землячеств и политических групп, кто выступал на них. Он вписывал сотни фамилий в специально заведенные карточки.

Полвека Богдан Григорьевич занимался подобным собирательством. По всем этим изданиям за пятьдесят лет он составил картотеку, в ней можно было найти тысячи родословных, генеалогических карт, проследить передвижения во времени и пространстве сотен и сотен людей, узнать, кто обанкротился, а кто разбогател, поскольку в прежние годы газеты, справочники, разного толка ежегодники давали подобную информацию о людях, мало-мальски находившихся на поверхности.

Если кто-то и посмеивался над увлечением Богдана Григорьевича, то, видимо, не знал, как часто к нему за справкой обращались историки, литераторы, юристы, архивариусы...

5

В 1951 году, получив дипломы, они на прощальном вечере в честь окончания университета поклялись каждые пять лет, первого мая, собираться и отмечать это событие. От пятиле тия к пятилетию съезжалось все меньше давних выпускников юрфака: кто-то не мог по семейным обстоятельствам, кто-то по служебным, по состоянию здоровья, начала гулять по их рядам и смерть со своей гребенкой, вычесывая то одного, то другого, напоминая, что время движется в одном направлении.