Ночной пасьянс

— Есть тут старик один, из восьмой квартиры, — паспортистка держала толстый палец на строчке. — Завадка Ярема Иванович, 1898 года. Живет в этом доме с 1944, как освободили город. Может он жил здесь и при немцах и до немцов… А так больше никого… Я могу идти? Меня там люди ждут…

— Иди, — сказал ей техник. — Вы загляните к нему, — обратился уже к Сергею Ильичу. — Старые любят вспоминать, — философски заключил он.

Поблагодарив, Сергей Ильич ушел…

Лестница на второй этаж и перила были деревянными, пахли скипидаром, кто-то заботливо протирал их. Дверь в восьмую квартиру когда-то давно покрасили красной половой краской, теперь она пересохла, облупилась. Не обнаружив звонка, Сергей Ильич постучал. Никто не откликнулся. Лишь на третью его попытку по ту сторону звякнула цепочка, и дверь отворилась. На пороге стоял маленький усохший человек в полосатой пижаме со старческими коричневыми пигментными пятнами на лысом черепе. Кожа лица его настолько одрябла и так ее изжевали морщины прожитых лет, что глаз почти не было видно. И все же Сергей Ильич поймал их взгляд — странный, направленный на него, и вместе с тем сквозь него и упиравшийся где-то далеко в какое-то препятствие.

— Ярема Иванович? — спросил Сергей Ильич.

Старик кивнул.

— Я к вам, если разрешите.

Старик посторонился, пропуская гостя.

Сергея Ильича поразила бедность квартиры. Маленькая прихожая выводила прямо в комнату. Кухни тут, видимо, не было, потому что в комнате стояла двухкомфорочная газовая плита, выпирала допотопная конусообразная чугунная раковина с огромным сифоном. Тут же — небольшой стол, кушетка, застеленная вылинявшим пикейным одеялом и фанерный шкаф со вбитыми сбоку гвоздями, на которых висели коротенькое вафельное полотенце и пиджак с обвисшими плечами.

Заметив на столе несколько пузырьков с воткнутыми в них пипетками, Сергей Ильич спросил:

— Вы болеете? Может, я не вовремя?

Слабо шевельнув пальцами немощной руки, как бы успокаивая визитера, старик ответил:

— Глаукома. Десять лет слепну, — он поднял голову навстречу взгляду Сергея Ильича, приглашая начать разговор, ради которого тот пожаловал.

— Ярема Иванович, как давно вы живете здесь? — приступил Сергей Ильич к делу. — Я из Инюрколлегии, разыскиваем родственников одного человека.

— С 1912 года, — он помолчал, будто тень минувших лет заслонила собеседника. — Кого вы ищете?

— Кого-нибудь из семьи Бучинских. Они вроде тут жили?

— Нет. Анелька, Стефан и старший их, Алекс, жили на Грюнвальдской. А тут седьмую квартиру снимал их младший — Михайло. Был студентом медицины. Потом практиковал.

— И куда уехал?

— Далеко, — старик медленно опустил веки, печально покивал головой. Царство ему небесное. Германцы в сорок третьем увезли… Вся фамилия сгинула. Анелька в 1936 году повесилась. Муж ее, Стефан, имел молоденькую австриячку, работала в рецепции[1] отеля «Бристоль». Он продал все и укатил с нею в Вену. Брат ее, пьяный, застрелил Стефана.

— А старший сын их, Александр? — спросил Сергей Ильич, дивясь памяти старика.

— Полицаи в лесу поймали. В сорок первом. В город он ходил и из города, вроде к партизанам. Живым его в кринице утопили…

— Он был женат?

— Алекс? Нет, гулял.

— А у брата Анелии была семья? Ведь у нее брат, кажется, был.

— Был. Стась. Только не Бучинский, он, Родомский. Имел дочь. Анной звали. А вот куда она подевалась, не знаю… Моложе меня лет на десять была. Так что тоже уже не девка сейчас, — он повел сухими губами, изображая улыбку. — Мне ведь уже восемьдесят два…

«Пожалуй, все», — решил Сергей Ильич. Еще с минуту подумал, не упустил ли чего и поднялся.

— Благодарю вас, Ярема Иванович. Извините, что побеспокоил.

Старик вяло развел сухими, как осенние стебельки, руками, и с трудом встав со стула, проводил гостя до двери.

32

О смерти Богдана Григорьевича Сергей Ильич узнал от Кухаря. Тот позвонил утром и сказал без предисловий:

— Беда стряслась, Серега! Шимановича убили!

— Да ты что! Кто?

— Э-э, кто! Какая-то б… Я случайно встретил Стороняка, помнишь его? Он в коллегии адвокатов работал вместе с Шимановичем. Им туда и сообщили то ли из милиции, то ли из прокуратуры. Родни-то у Шимановича никакой. А кто-то хоронить должен.

— Как же так?.. Старика… Зачем? — растерянно спрашивал Сергей Ильич. У него вдруг разболелась голова. Отупело он задавал вопросы, понимая их нелепость.

— Никаких подробностей не знаю, — ответил Кухарь. — Дело ведет прокуратура Красноармейского района. Я звонил туда. Сам понимаешь, пока идет следствие, никто тебе ничего не скажет.

— Когда и откуда похороны?

— Еще не знаю. Созвонимся… — и положил трубку.