Ночной пасьянс

— Как там с этим убийством? — вопрос прозвучал так обыденно, словно Щерба и не уходил в отпуск, и обязан был знать, что делается на данную минуту в каждой из районных прокуратур города, следствие в которых он курировал.

— Скорик работает.

Прокурор поморщился.

Щерба понял: Скорик молод, неопытен, стаж всего три года.

— Боюсь, запорит он, — махнул рукой прокурор. — У нас и так с февраля висят два нераскрытых.

Наверное, некому было больше дать, — сказал резковато Щерба. — Не я же решал этот вопрос.

— Это понятно, — согласился прокурор.

Он молчал какое-то время, вытряхивая из пепельницы в корзину окурки и снова закуривая, затем встал, подошел к окну и долго смотрел.

— Вы кажется знали убитого? — прервал прокурор свои раздумья.

— Знал.

— Близко?

— Как сказать… В студенческие годы даже ходил у него в любимчиках… Иногда встречались и теперь.

— Ну ничего… Придется вам, Михаил Михайлович, взяться.

Создайте бригаду. Скорика обязательно включите. Милицию я взбодрю через генерала, чтоб они вертелись вокруг вашей оси. Постановление о передаче в ваше производство сегодня к вечеру будет… Ну а как там с обкомовским этим поручением?

— До отпуска я почти все проштудировал. Все то же… Там ничего нового быть не может…

— Учтите, жалобщик строптивый. Не первый раз достает и нас, и обком, и ЦК. Постарайтесь убедить его. Но так, чтоб следующая жалоба пошла уже не на нас, мол, отписались… На оперативном совещании сегодня можете не присутствовать, занимайтесь своими делами, определите, кому что передадите, поговорите с зональными от моего имени…

С этим Щерба и покинул кабинет.

36

Следователь Красноармейской прокуратуры Скорик явился с утра, и, выпрямившись, сидел у окна на стуле, терпеливо ожидая, пока Щерба доругивался с кем-то по телефону. Положив руки на «дипломат», покоившийся на коленях, худощавый, черноволосый, с гладким, хорошо выбритым смуглым от загара лицом, Скорик еще с охотой носил форму, которая вынуждала к белой сорочке и галстуку, что сейчас, в еще жаркую вторую половину августа, придавало молодому человеку вид торжественно-парадный.

— Как жизнь, Виктор Борисович? — весело спросил Щерба. — Да вы садитесь поближе, поудобней.

— Работы много. А так все нормально, — Скорик пересел к столу.

— В отпуске были?

— Нет еще.

— А загорели… Я уже отгулял. Вы по графику, кажется, в сентябре?

— Да, удивился Скорик такой осведомленности.

— Боюсь, что не удастся… Дело Шимановича…

— Я принес, — Скорик щелкнул замками «дипломата», извлек еще тоненькую папку-скоросшиватель и протянул Щербе.

Тот как бы механически взял ее и не глядя, вроде даже небрежно, отложил в сторону. Он видел, что Скорик напряжен, понимал, что растерянно гадает, зачем его с утра вызвал зональный, да еще с делом Шимановича. Поэтому прежде чем сообщить Скорику о решении прокурора области, которое могло крепко зацепить самолюбие молодого следователя, Щерба ничего не значащим предварительным разговором, нежеланием сразу листать дело хотел создать атмосферу непринужденности, и главное — внушить Скорику ощущение, что тот необходим в работе, которая им предстояла.

— Ситуация такова, Виктор Борисович…

— Меня отстраняют? — вдруг перебил Скорик.

— Ну что вы! Наоборот, я же сказал, что отпуск ваш в сентябре может накрыться. Дай бог, конечно, чтоб мы размотали это до сентября. Но я не такой оптимист… Прокурор области принял решение создать бригаду. Прежде всего мне поручено ввести в нее вас. В райотделе группу возглавит майор Соколянский. Так что снимайте мундир, засучивайте рукава, — засмеялся Щерба, видя, как от напряжения вспотел лоб собеседника. — С делом я познакомлюсь потом, сейчас несколько вопросов, — он старался вовлечь Скорика как бы в уже совместную работу, создать атмосферу обоюдной причастности ко всему, хотя мог обойтись без этого — достаточно полистать дело, чтобы понять, с какого старта придется начинать. — Кто был из судебных медиков?

— Уманский.

— А вскрытие кто делал?

— Тоже он…

«Хорошо, что Уманский», — подумал Щерба. Судебного медика он знал много лет, иной раз его раздражала флегматичность доктора Уманского, когда работали на месте происшествия и потом, на вскрытии, но в этой флегматичности и, казалось, перестраховочной осторожности, когда тот долго молчал, не отвечая на нетерпеливо повторяющиеся вопросы Щербы: «Ну что?», была основательность трусоватого, битого жизнью человека. И это окупалось потом — в дальнейшем расследовании и в суде.

— …удар в правую височную область… причиной смерти послужило… между девятью и двенадцатью часами ночи… — продолжал говорить Скорик.

— В правую? — переспросил Щерба. — Что же, убийца левша?

— Нет, удар нанесен сзади, когда Шиманович стоял к нему спиной.

— Орудие убийства?

— Пресс-папье… Бронзовое литье.

— Рукоятка в виде дикого кабана?

— Да, — удивленно подтвердил Скорик. — Откуда?..

— Я просто бывал в этом доме, Виктор Борисович. Я учился у Шимановича в университете… Следы?

— Капельки крови, несколько волосинок. Я отдал на экспертизу… «Пальцев» на пресс-папье нет.

— В чем хоронили Шимановича?

Скорик понял смысл вопроса.