Ночной поезд

В последнее время он все чаще затапливал в комнате начальника. Господин Фотиаде не готовил, питался колбасой или консервами, которые привозил из города машинист пассажирского четыре тысячи пятого. Раза два-три стрелочник зазывал его к себе в сторожку поесть горяченького, сторожка стояла поодаль, метрах в ста от станции, там у Симиона было и небольшое хозяйство: куры, утки, огород. В прошлом году, еще при Казаку, зарезал Симион свинью. Господину Фотиаде было трудно ходить по каменистой тропинке к будке стрелочника, вот Симион с разрешения начальника и стал готовить на станции, благо оказалось что печка тут получше. Обедали вместе, когда холодно — в диспетчерской, а в жару — за плетеным столом на перроне. Иной раз машинист пассажирского подгадывал с мясом, за которое всегда платил господи Фотиаде. И оба были довольны.

Стрелочник отправился на зады вокзала к поленнице — настрогать лучин. Когда он вернулся в комнату, начальник гладил форменные брюки. Это была его болезнь: проезжал ли товарный, или пассажирский, или какая-нибудь несчастная дрезина везла рабочих с насыпи, он всегда был, как штык, на перроне, одетый с иголочки, чистый и выбритый. Предыдущий начальник, господин Казаку, с тем, бывало, одна беда! — одежда на нем такая выгоревшая, будто года два на солнце в жарких странах пролежала. А этот и лопатку поднимет, а покажется — поднял знамя. Фуражка чуть набок сдвинута, животик человека, пожившего всласть, а любо-дорого на него смотреть. Все машинисты в окно паровоза выглядывают и берут под козырек.

— Ты что собираешься из курицы готовить? — поинтересовался господин Фотиаде.

— Токэницу[1], господин начальник.

— Хорошо, — сказал господин Фотиаде и положил на гладильную доску рубашку.

— Ну, будем здоровы! — сказал господин Фотиаде.

— Будем, господин начальник, и дай бог, не последнюю!

— Эхе-хе! — скептически откликнулся господин Фотиаде. Они чокнулись, и стрелочник залпом выпил. Господин Фотиаде пригубил немного, поставил рюмку на стол и склонился над тарелкой.

Вечерело. Но вдалеке, за рекой, небо было еще красное. Они сидели на перроне при свете лампочки в проволочной сетке, висевшей у входа в канцелярию. Господин Фотиаде, в коричневом халате, заткнул за пазуху салфетку. Время от времени он поднимал взгляд от тарелки и краем глаза наблюдал за Мишкой, который, лежа рядом, помахивал хвостом. Из-за полотна, из зарослей бурьяна, доносился стрекот кузнечиков.

— А знаете, господин начальник, что было бы самым поразительным? — сказал стрелочник и потянулся за бутылкой. — Самым поразительным было бы, если б он не пришел.

— Кто? — спросил господин Фотиаде.

— Поезд.

Господин Фотиаде медленно жевал, изо рта его, благодаря маневрам кончика языка, показалась косточка, которую он извлек и положил рядом с тарелкой. Потом сделал глотательное движение. Наконец поднял голову и улыбнулся:

— Тебе было бы жаль курицы… Признайся.

— Что курица! — сказал стрелочник. — Мне было бы жаль его не увидеть.

— Придет, не беспокойся. Ночью его увидишь. Ну, конечно, насколько тебе удастся его разглядеть.

Господин Фотиаде взял рюмку, но не выпил, а поднес ее к глазам. По очереди закрывая то один, то другой глаз, он глядел сквозь цуйку[2] на стрелочника.

— Тут другое, — произнес он медленно. — Ты ничего не заметил?

— Ничего, — отозвался стрелочник.

— Тут самое поразительное, что прибывает он в три часа семь минут, как и туда, на ту станцию.

Стрелочник вытаращил глаза:

— Как так?!

— А вот так. Это самое поразительное: в три часа семь минут. Ну что, теперь ты снова скажешь, будто я придумываю? — Он выпил на этот раз до дна, аккуратно поставил рюмку на стол и в упор посмотрел на стрелочника. — Когда я впервые сказал тебе об этом поезде?

— Давно… примерно через неделю после приезда.

— Сказал я тебе или не сказал часы его прибытия?

— Сказали, господин начальник: три часа семь минут.

— Вот видишь? — торжествующе произнес господин Фотиаде и снова склонился над тарелкой. У него был нож с рукояткой в виде женского торса. Он резал этим ножом хлеб на маленькие кубики, которые бросал на тарелку, чтобы они пропитались соусом. Потом из женской головы вытаскивал вилку и извлекал с ее помощью пропитанные соусом кубики.

— Господин начальник, — сказал стрелочник, — а что, если это не тот поезд?

— Тот, — пробурчал господин Фотиаде с полным ртом. — Я еще вчера, по тому, что они мне по телефону сказали, понял.

— А что они сказали?

— Сказали, как и прежде говорили: чтобы основной путь был свободен, что в три часа семь минут пройдет ночной состав.

— Так и сказали — состав?

— Да, состав.

— Хорошо, но какой — пассажирский, скорый, экспресс? А номера у него нет?

— Нет. Я спрашивал. Просто железнодорожный состав. Они сами больше ничего не знали или не хотели мне сказать.

— Вот так дело, господин начальник! — воскликнул стрелочник. — Состав! Какой же это состав, у него небось и паровоза нет, своим головным вагоном двигается.

— Паровоз есть, — сказал господин Фотиаде. — Да еще какой! Ты в жизни ничего подобного не видел. Послушай, можно дать ему косточки?