Ночной поезд в Инсбрук

— В купе полно места. Здесь только я и она. Мы можем подняться наверх.

«Давай же, — подумала я, — заходи сюда, чтоб мне лучше было слышно».

Она словно окаменела. Окаменела, подумалось мне, из-за нахлынувших воспоминаний о какой-то давней печали. Может быть, они — бывшие любовники. Ясно было, что об этой встрече оба они грезили, и не раз, но какими бы пылкими ни были эти мечты, сейчас никто из них не был готов к свиданию.

Я лежала как загипнотизированная — и в очень неудобной позе. Я выгнула шею в правую сторону и скосила глаза, чтобы разглядеть новую попутчицу. И к тому же я вдруг осознала, что пытаюсь не дышать, притворяясь даже не спящей, а вообще умершей.

Он закинул сумку на свою полку и сам забрался наверх, чтобы пропихнуть ее подальше, в отсек над дверью.

— Фрэн… — нежно позвал он.

Она сделала неуверенный шаг в направлении купе — и остановилась в дверном проеме.

— Каждый день, — сказал он, — каждый божий день все четыре года я представлял и хотел и… ну, надеялся снова увидеть тебя. Не томи, иди сюда и расскажи, как ты жила все это время.

Незнакомка продолжала стоять как вкопанная. Он лег. Я напрягла слух.

И тут, со злобой в голосе, она сказала:

— Куда, черт подери, ты подевался?

Немного помедлив, он ответил:

— То же самое я хотел бы спросить у тебя.

В тот самый момент мое любопытство достигло наивысшей точки, и всю оставшуюся ночь я лежала не дыша.

Каждый из них рассказал свою часть истории. Поначалу они часто перебивали друг друга, но потом по большей части молча слушали. Каждый был потрясен и звуками когда-то любимого голоса в темноте купе, и той историей, которую этот голос рассказывал.

Для меня все было как сон наяву. Кромешная тьма, полки, подрагивающие от ритмичного стука колес, и приглушенные голоса наверху перенесли меня… сама не знаю куда, а потом поняла, что речь идет не об Ирландии, как я ожидала, а о безжизненной пустыне Судана.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Фрэнсис отрешенно смотрела на пустыню. Голова была пуста, как бескрайняя песчаная гладь, от жары думалось туго. Делать нечего, кроме как оставаться в таком сонном, безвременном состоянии как можно дольше. Усталость не проходила. Кости ныли, а в горле першило. Ричард ушел куда-то, надувшись. Она подогнула под себя ноги и повернулась к окну. Пустыня растянулась до бесконечности. Перед глазами неизменно одно и то же непритязательное зрелище: кучи грязи и шубы пыли. «Такое впечатление, будто заглядываешь в вечность», — подумала она.

Вдруг она вспомнила, что поссорилась с Ричардом. Никогда раньше не видела его таким рассерженным. Надо бы помириться. Еще рано приносить извинения (чуть позже), зато после того, как они просидят в купе несколько часов, не обращая друг на друга внимания (при условии, что никто со стороны не вмешается, чтобы разрядить напряженную обстановку), все встанет на свои места. И когда в очередной раз они сядут обедать и разделят на двоих теплую тушенку из одной консервной банки, разговор завяжется сам собой. Обычно так и происходило. Обстоятельства волей-неволей снова сближали их. Фрэнсис не терпелось начать процесс примирения, но пока Ричард не вернулся, ей оставалось только одно — поразмыслить о происходящем. Его вспышка дала желаемый результат: ей пришлось задуматься о том, что между ними происходит. Она попыталась взглянуть на пустыню его глазами, поставить себя на его место и почувствовать, что он испытывает во время этого путешествия. Ничего во всем этом нет такого — говорила она себе, — даже в воронках песка, свертывающихся спиралью и бегущих за поездом. Думать иначе — значит быть неисправимым романтиком. И все же раньше Ричард потакал ее капризам и следовал за ней в мир ее фантазий.

Так было раньше. Сегодня пришла ее пора следовать за ним и жить его жизнью. После этого путешествия они отправятся в Лондон, где осядут, — пусть она не может расстаться с мыслью об оставшихся тысячах миль. Ей не давала покоя мысль, что если она не пройдет путь до конца, то непроторенные дороги напомнят о себе годы спустя, когда они с Ричардом поселятся в маленьком домике и будут скованы цепями домашнего уюта. Она боялась, что деградирует, если будет жить на насиженном месте слишком долго, что та нормальная жизнь, к которой так стремился Ричард, что-то в ней надломит. И точно так же ее стремление к разнообразию и новизне будет разрушать все его планы и надежды. Вот что ее постоянно мучило, а Ричард никак не мог этого понять.

Фрэнсис посмотрела на часы. Двадцать пять минут пятого. Спертый воздух навечно застыл. Хотелось пить. Язык стал шершавым от сухости. Может, Ричард принесет чай. Но шло время, а его все не было. А вдруг он застрял в грязном туалете, очищая организм от какой-нибудь скверной бактерии? Или слоняется по вагону, пытаясь успокоиться любыми доступными средствами. Или болтает с теми двумя австралийцами — из купе, что дальше по коридору. Фрэнсис вернулась к своим мечтам. После Каира она еще успеет бегло ознакомиться с Северной Африкой, и там-то уж точно не будет сиднем сидеть в уютном купе, — надо в полной мере воспользоваться тем, что ей осталось.