Ночной поезд в Инсбрук

— Все дело в нефти, Хью, — тихо заметил Джад снисходительным тоном. — У них есть нефть, — объяснил он Ричарду, — а Нимеири обещал построить нефтеперегонный завод в Бентиу. Южане бы разбогатели, но он и не собирался выполнять обещание, а потом на их голову свалился Джонглейский канал. Гигантский проект, строили французы. На болоте. С экологической точки зрения совершенно неоправданный. А выгоду от того, что он отведет излишки воды, получат только египтяне!

— В итоге, — сказал Хью, — он опять промахнулся. Поговаривают даже о мятеже в военных частях южан. Кое-кто считает, что соглашение о прекращении огня будет нарушено.

— Ни в коем случае. Мы этого не допустим, — сказал Джад. — В этой стране больше вспомогательных войск США и передовых военных технологий, чем в остальных странах Африки. Мы не позволим им пустить все к чертям.

— Что верно, то верно, — саркастически хмыкнул Хью. — А все потому, что у границы бродит призрак коммунизма.

Обсуждение продолжалось, экспатрианты ловко управлялись со слухами, словно со скользящими туда-сюда фигурами в шахматной партии: спорили, анализировали и потихоньку над всем глумились. К тому времени, как Ричард вернулся в номер, он успел узнать о суданских проблемах больше, чем случалось ему узнавать в отрезанных от окружающего мира поездах. Странно, подумал он, люди путешествуют по всему миру, но они только видят те страны, которые посещают, и никогда по-настоящему не вникают в то, что происходит вокруг. Фрэнсис поступала так же, прыгая с места на место, как бабочка, никогда не вникая ни во что, кроме железнодорожного расписания… Но, думая о Фрэнсис в гостиничной постели, Ричард стал мучиться чувством вины. Пока он тут нежится в комфорте прохладных апартаментов, потягивая прохладительные напитки, и тешит себя интеллектуальными беседами, Фрэнсис пересекает одну из самых жарких пустынь на земле. Даже с ее любовью к подобным испытаниям, Фрэнсис, наверно, нелегко быть снова заживо погребенной в вагоне. Хотя если что-то и излечит ее от жажды приключений, то именно эта поездка.

Он почти не спал в ночь перед прибытием состава. Прошло десять дней с тех пор, как они сидели с Фрэнсис друг перед другом в ступоре, десять дней с тех пор, как все резко оборвалось, и он пропал, и она пропала, и у них даже не было возможности взглянуть напоследок друг на друга. Как только они решили больше не расставаться, судьба внезапно разлучила их, и ни он ни она не знали, где искать друг друга. Скоро закончится это тяжелое испытание. Ричард спал беспокойно, а когда наконец забрезжил рассвет, он оставался в постели, считая минуты, пока не пришло время идти встречать поезд.

В четыре часа, за час до прибытия состава из Вади-Хальфы, он шагал по дороге к центральному вокзалу Хартума, одевшись во все новое, в надежде отвлечь внимание от облупленного носа и потрескавшихся губ. Встреча после долгой разлуки обещала быть жаркой. Ричард не собирался винить Фрэнсис и ее стремление колесить по свету в том, что ему пришлось пережить. Просто наступит неимоверное облегчение, и его радость ничто не сможет омрачить. Он точно знал, какими глазами она будет на него смотреть, когда он всплывет перед ней на платформе, здоровый и невредимый. И все же, он так хотел увидеть ее выражение лица. Ему-то было легче, — он хоть более или менее знал, где она находится, в то время как Фрэнсис десять дней страдала в неведении. Ричард надеялся, что ужас потери заставит ее захотеть быть рядом с ним. Может, даже она наконец согласится пожить вдалеке от подобных перипетий.

Запахи, витавшие в воздухе, напомнили ему об их первом появлении в Хартуме. Казалось, что прошла вечность, хотя это было всего пару недель назад. Тогда их с Фрэнсис вынесла из поезда толпа, и Фрэнсис уверенно шагала по улицам Хартума, потряхивая белыми локонами, которые должны были бы обвиснуть из-за витавшей в воздухе песчаной пыли. Ричард шел за ней по пятам, ощущая себя не таким, как все: белым, маленьким и избалованным. А в голове крутилось одно лишь слово: Африка. Египет был уж чересчур арабским, слишком древним, совсем непохожим на Африку. В Вади-Хальфе было так нечеловечески жарко, что он скорее напоминал Венеру. А вот Хартум — чистой воды Африка. От этого города он пришел в несказанный восторг. Город оставался загадкой и пугал, потому что ничего не оставалось, кроме как пребывать в его власти.

А может быть, он уже предчувствовал что-то в тот день, и это ощущение нарушало душевное равновесие?