– Думаю, да. – Собственно говоря, я была уверена, что да, но по некоторым причинам не хотела говорить об этом Алексу.
Он кивнул:
– Знаете, что точно так же действовало на меня?
– Скажите.
– Просто бродить по какой-нибудь галерее вроде этой, глядя на все картины, где изображена Мадонна с младенцем. Часто младенцы выглядят так чудно́, что вызывают смех. У них лица маленьких старичков и странные шеи в складочку. Видно, что художник старался придать ребенку более серьезный вид, чем у реального младенца. Из-за того, что это Сын Божий и все такое. А этого невероятно трудно добиться.
Я внимательно посмотрела на него.
– Я делала то же самое. Большинство младенцев выглядят как из ужастиков. Но время от времени натыкаешься на младенца, такого великолепного и такого нежного, что забываешь обо всех остальных.
– Да! Хотя это бывает удивительно редко.
– Вам нравится хранящийся здесь этюд Леонардо со святой Анной и Иоанном Крестителем?
Алекс засмеялся:
– Вряд ли мне может не нравиться что-то из работ да Винчи. Пойдем на него посмотрим? Вообще-то, я этот рисунок обожаю. Это один из моих любимых младенцев. – Он посмотрел на меня с улыбкой. – Вы сами скажете, что этот этюд совсем не смешон[61]
, или мне это сказать?– Я ждала, что вы это произнесете.
– А я собирался как рыцарь предоставить это вам.
– Что ж, будем считать, что это озвучено.
Пока мы ходили по галерее, я поняла, что почти ничего не знаю об Алексе и что я, в сущности, смотрю на картины, обсуждаю школьные группы и стайки студентов и слушаю обрывки чужих экскурсий вместе с незнакомцем. До сегодняшнего дня мы говорили только о Ларе.
– Что вы думаете обо всем этом джунглевом антураже? – спросил он, когда мы стояли перед полотном под названием «Нападение в джунглях» Анри Руссо. Это была сцена, написанная человеком, который никогда не бывал в джунглях, с оскаленным тигром и стилизованной зеленью.
– Мне нравится, но я бы не стала стоять перед ней часами, – решила я. – Хотя забавно, что в зале, где также висят «Подсолнухи» Ван-Гога и куча Сезаннов, мы оба направились именно сюда. Эта картина захватывает. Она очень в духе своего времени, верно? Руссо ведь, кажется, был таможенником?
– Le douanier[62]
– точно.– Но это весьма проблематично в наше время, не правда ли? В смысле, здесь прослеживается многослойность: он таможенник, которого чествует мир искусства, относится к нему как к милому человечку, случайно производившему эти восхитительные примитивистские картины. А его картины изображают сцены в джунглях, полные подспудных колониальных настроений и пропитанные ориентализмом и чужеродностью. Здесь говорится, что Руссо срисовывал листья из парижского ботанического сада.
Алекс смотрел на меня, слегка улыбаясь.
– Именно так. Это скорее историческая реликвия своего времени, чем бессмертный шедевр. Правда, это время не лишено очарования, верно? Сословия. Иерархия. Снисходительное отношение людей к низшим слоям.
– Да, – согласилась я. – А вы знаете эту галерею так же хорошо, как и я. Я-то думала, что буду вести себя покровительственно по отношению к вам. Показывать корнуоллскому полицейскому кусочек лондонской культуры. Однако оказалось, все не так. Я ничего о вас не знаю, Алекс Зеловски. Значит, вы жили в Лондоне?
Он посмотрел на меня, позабавленный.
– Фамилия Зеловски должна послужить ключом. Я не корнуоллец до мозга костей, хотя и вырос там. Но я учился в университете в Лондоне. Я прожил здесь несколько лет, а затем вернулся в Корнуолл, к его так называемому образу жизни. Потому что там я ощущал себя дома, ну и еще малость постарел, стал нудным и любил натыкаться в пабе на старых школьных товарищей, и все такое. Заниматься серфингом по воскресеньям. Прогуливаться по прибрежной тропинке до паба.
– Не была ли тут замешана девушка? Готова спорить, что была.
Алекс рассмеялся:
– Неужели это так очевидно? Да. Джульетт. Из этого ничего не вышло, как видите. Когда мы расстались, я подумывал покинуть Корнуолл, но потом обнаружил, что мне не хочется. Она по-прежнему там. Замужем, у нее ребенок. И, как ни странно, мы лучшие друзья. Мы гораздо лучше ладим теперь, чем когда были вместе.
Сейчас мы находились в вестибюле галереи и направлялись к выходу. Я подумала, что дружба с его бывшей характеризует Алекса лишь с положительной стороны. Он славный и незлобивый, не вспыльчивый, как Лори. Алекс вел себя предсказуемо в том, в чем Лори был необуздан.
Я выкинула эту мысль из головы.
Глава 22
Бар в самом деле представлял собой подземный общественный туалет; туда, вниз, вели ступени на углу Олдвич, прямо посреди Уэст-Энда.
– Ты уверена, что хочешь туда пойти? – спросил Алекс, когда мы стояли на верхней ступеньке лестницы. – Похоже, мы и в самом деле буквально спускаемся в канализацию.
– Это было последнее, что Лара и Гай делали вместе. Ну, почти последнее. Я понимаю, с тех пор утекло много воды, но мы должны все проверить.
– Не то чтобы должны. Но мы это сделаем. Это немного интригует. Я хочу сказать, почему из всех возможных мест в округе…
С нижних ступенек лестницы за нами наблюдал швейцар.