Ночной портье

— Но если я докажу вам, что картина не украдена…

— Вы не сможете доказать и отлично знаете это. Фабиан досадливо вздохнул и запустил мотор.

— Я все же позвоню Штюбелю и скажу, что приеду к нему в десять утра, — заявил он.

— Тогда полиция приедет за вами.

— А, не верю я вам, — отмахнулся Фабиан.

— Поверьте мне, Майлс. Я твердо решил. По дороге мы больше не разговаривали. Когда приехали в отель, Фабиан пошел звонить по телефону, а я зашел в бар, не сомневаясь, что он присоединится ко мне. Я выпил уже второй стаканчик виски, когда Фабиан вошел в бар. Он выглядел более сосредоточенным, чем когда-либо. Сев рядом со мной у стойки бара, он крикнул бармену:

— Бутылку «Моэт и Шандон». И два бокала. — Он молча ждал, пока бармен нальет нам шампанское, затем поднял свой бокал и повернулся ко мне. — За нашу дружбу, — широко улыбнулся он. — А мне так и не пришлось поговорить с немцем.

— Очень хорошо, — кивнул я. — Я еще не звонил в полицию.

— Говорил я лишь со старухой, что живет у него, — продолжал Фабиан. — Плача, она рассказала мне, что минут через десять после нашего ухода явилась полиция и забрала ее хозяина вместе с картиной Тинторетто. Оказалось, что полтора года назад она была украдена из одной частной коллекции. — Фабиан громко рассмеялся. — Как видите, у меня были достаточно веские основания, чтобы привезти вас в Лугано, дорогой профессор Граймс.

Мы чокнулись, и Фабиан опять так зычно захохотал, что на него с любопытством стали оборачиваться другие посетители бара.

16

Покончив с делами в Лугано, на следующее утро мы сели в свой темно-синий «ягуар» и покатили в Гштаад. На сей раз за рулем сидел я, наслаждаясь легким ходом машины, которая, словно птица, неслась под ярким солнцем между заснеженными горными вершинами и бесчисленными холмами, раскинувшимися вдоль шоссе Цюрих — Берн. Фабиан пристроился на соседнем сиденье и мурлыкал под нос какую-то мелодию из концерта Брамса, на который водил меня несколько дней назад. Время от времени Фабиан ни с того ни с сего фыркал, как кот. Вспомнил, должно быть, незадачливого герра Штюбеля. Или представлял, каково тому приходится в тюрьме Лугано.

Мы миновали несколько чистеньких, ухоженных городков с опрятными улочками, геометрически правильные прямоугольники полей, богатые крестьянские угодья с огромными хозяйственными постройками, напоминавшими о земледельческих традициях края, уходящих корнями в далекое прошлое. Благодатная, процветающая земля, прославляющая трудолюбивого человека. Идиллический пасторальный пейзаж, чудесная мирная картина — невозможно было представить здесь марширующие армии, толпы беженцев — любая повседневная суета казалась тут неуместной. Господи, подумал я, знай эти порой попадающиеся нам полицейские, которые вежливо указывали направление движения на перекрестках, что за парочка сидит в новеньком синем «ягуаре», нас бы давно уже арестовали и выставили через ближайшую границу.

Дышалось мне легко и свободно. Здесь, в дороге, руки у Фабиана были связаны, так что, по меньшей мере, один день я был спокоен за наши деньги и не ощущал лихорадочного беспокойства, тревожной нервозности и состояния, когда меня бросало то в жар, то в холод всякий раз, как Фабиан оказывался поблизости от телефона-автомата или какого-нибудь банка. Этим утром я воздержался от приема сельтерской и уже предвкушал, какой аппетит нагуляю к обеду. А Фабиан, как водится, знал в Берне прекрасный ресторанчик и посулил угостить чем-то особенным.

Как обычно, от плавного уверенного хода машины я ощущал, как в моей мошонке разливается приятное тепло, и перебирал в памяти самые захватывающие мгновения ночи, проведенные с Лили во Флоренции, а также предвкушал встречу с Юнис, вспоминал ее прелестные веснушки, тихий голосок, нежную шею и викторианскую грудь. Будь она рядом со мной в данную минуту вместо Фабиана, я не сомневаюсь, что мы съехали бы с дороги и завернули в одну из прелестных бревенчатых гостиниц с названием вроде «Львы и олени» или «Отель трех королей», где сняли бы номер на день. Ладно, утешал я себя, тише едешь — дальше будешь, и сильнее надавил на педаль акселератора.

Посматривая на заснеженные вершины холмов по сторонам от дороги, я поймал себя на том, что уже опять не прочь встать на лыжи. Беготня по Цюриху и непривычное общение с банкирами и юристами настолько приелись мне, что свежий горный воздух и яркое солнце манили и притягивали как магнит.

— Вам приходилось кататься на лыжах в Гштааде? — поинтересовался Фабиан. Должно быть, заснеженные холмы вызвали у него те же мысли, что и у меня.

— Нет, — ответил я. — Я катался только в двух местах: в Вермонте и в Сан-Морице. Но я слышал, что в Гштааде трассы не очень сложные.

— Но шею сломать там вполне можно, — усмехнулся Фабиан. — Как, впрочем, и везде.

— А как катаются наши сестренки?

— О, как все англичанки. Рвутся на склон, как на штурм вражеской крепости… — Фабиан вдруг фыркнул себе под нос. — Придется вам попотеть. Это вам не миссис Слоун.

— Не напоминайте мне о ней, — взмолился я.

— Что, не выгорело? — лукаво спросил он.

— В какой-то мере да.