Ночной позор

Никто из подсудимых не сдвинулся с места. До чего народ у нас ленивый! Раздумывая, почему мой пламенный призыв не встретил отклика в сердцах собратьев по несчастью, я вскочил, пнув поверженного Мясоедова в ляжку, и шустро побежал к выходу.

Эх, и куда сегодня смотрит моя счастливая звезда? Я несколько раз дернул бронзовую ручку, но безрезультатно.

Мясоедов между тем тоже поднялся и взлетел, выпростав откуда-то из-под пиджака смятые белые крылья.

Судья, решив внести свой вклад в мое задержание, что было силы колотил молотком по трибуне.

— Не поддаваться хаосу! — вопил он.

Наконец Мясоедов настиг меня, ухватил за талию и зажал под мышкой. Напрасно я вырывался и размахивал ногами, норовя пяткой угодить ему в рожу. Могучие ручищи стискивали меня железным хватом.

— Его дела нет в списках! — доложил один из членов комиссии после секундной паузы. В зале висела совершеннейшая тишина, нарушаемая моим сопением: я старательно высвобождался.

— Товарищ Мясоедов! Удалите этого человека из зала суда,— сказал судья.

Я обрадовался, но преждевременно.

Вместо того чтобы выставить за одну из дверей, Мясоедов с глухим «хых» прямо с места швырнул меня в окно.

Я закрыл глаза и приготовился к немедленной гибели.

— Хорошо пошел…— было последним, что услышал я, пролетая над аудиторией.

Мое тело врезалось в стекло, но со звоном протаранило его и рухнуло на желтый рваный линолеум. Линолеум был мокрый, и от него пахло тряпкой.

— Подымайтесь, молодой человек, нечего здесь валяться! А то ишь разлегся!

Я, кряхтя, отделил себя от пола. Жуткого вида бабка пихала меня длинной шваброй. В руках она держала веник, с которого капало.

— А мы, простите, где?

— Упился опять, Васек? — с негодованием сказала старуха.— На восьмом этаже ты, в отделе специальных ресурсов. И что вы все здесь бухать повадились?

Я решил, что о последних моих приключениях уборщице говорить никак не стоит. Сочтет еще за белую горячку.

И так вон уже косится, будто на алкоголика.

— Да никакой я вам не Васек,— осторожно ответил я.— Меня зовут…

— Никому не интересно, как тебя зовут! — вспылила бабка.— Иди вон лучше ведро мне помогай таскать!

— Не буду я вам ничего таскать. Мне домой надо. Лучше скажите, как отсюда…

— Чего захотел,— опять перебила меня старуха и заговорила злым шепотом, приблизив ко мне свое лицо. Стали видны седые усики, бородавки, кривые зубы и прочие интересные детали.— Нечего было ночью по коридорам шастать!

— Так я не шастал! — возмутился я.— Я с работы возвращался. Имею я, в конце концов, право…

— Какое право! Право у тебя будет в другом месте! А здесь делай, что велят, иначе вообще сгною.

— Где?

— Потом узнаешь.

— Так вы что, знаете про…

— Тут про это все знают. Только дурак будет здесь в такое время шляться. А ты уже попал и никуда отсюдова не денешься.

С этими словами бабка повернулась ко мне спиной и спокойно двинулась прочь, забросив швабру на плечо, как когда-то носили алебарды.

— Эй, вы куда! — крикнул я, но было поздно. Стены вдруг начали сдвигаться, очевидно собираясь раздавить меня в лепешку.

Я бросился вслед за бабкой по стремительно суживающемуся коридору, но проклятое здание не пускало. Казалось, я бежал на одном месте, в то время как старуха удалялась от меня с завидной скоростью.

Тут позади себя я услышал звук, в данных обстоятельствах показавшийся мне родным и близким.

Хряк Анатолий, верный своей привычке, опять удрал из выделенного для него вольера и теперь глядел на меня умными глазками. Вампирьи клыки в его пасти отсвечивали желтым.

— Толя, выручай! — заорал я, опасаясь, что свинья еще чего доброго не расслышит или вообще отморозится.

— А ну брысь! — испугалась бабка.

Стены, тоже видимо почувствовав присутствие свиньи, перестали съезжаться, коридор обрел свой нормальный вид.

Толик всхрапнул, совсем как жеребец, и с независимым видом прошелся взад-вперед по коридору. Когда хряк проходил мимо меня, я почесал его за ухом. Толик довольно зажмурился и потерся о мое бедро щетинчатым боком.

Штаны за семьдесят баксов!

И откуда в этих свиньях столько шерсти?

Видимо, у кабана с уборщицей были какие-то свои старые счеты. Он пихнул копытцем ведро, расплескав на пол грязную воду, и сделал лужу прямо у бабкиного валенка.

Такого хамства старуха вынести уже не смогла и что было силы огрела кабана веником по загривку.

— Сгинь, проклятый! — верещала она, пятясь.

Толик вновь хрюкнул, как мне показалось, насмешливо, и зацокал прочь. Я старался держаться рядом.

— Чтоб ты пропал, скотина! — кричала бабка. Она попыталась попасть в кабана шваброй, но промазала, угодив вместо этого в меня.

Прихрамывая, я торопился за Толиком. Старуха продолжала бесноваться, но свинья совершенно не обращала на нее внимания. Здесь была какая-то тайна. Почему страшная власть этого здания оказалась бессильна перед обладателем пятачка и тугого закрученного хвостика?

Может, кому-то и интересно ломать над этим голову, но не мне.

Скоро уборщица отстала, а я начал потихоньку узнавать окрестности.

— Анатолий, к выходу! К выходу!

Впереди лежала свобода, целый мир, прекрасный, полный чудесных вещей.

Так мне тогда, по крайней мере, казалось.