Ночной путь

– Я думал об этом, – вздохнул Фолкнер и быстро глянул на Сокола, который, по-прежнему скрываясь за гнедой, снял с нее седло и пристраивал его у стены. – Я не могу взять его домой. Кэтрин будет… – он замялся и не закончил фразы. – Знаешь, дружище, но, кроме тебя, мне некому больше довериться.

Наступила такая тишина, что Сокол слышал шуршание осыпающейся на пол соломы. Отец прервал молчание, обернувшись к мальчику.

– Сокол, подойди сюда, – приказал он.

Нагнувшись, чтобы подхватить свой узел с пожитками, Сокол поднырнул под шею гнедой и, беззвучно шагнув, встал рядом с отцом. Он открыто встретил взгляд Ролинза, бесстрастно изучая человека, с которым отец хотел его оставить. Тот смотрел на мальчика без обычной приветливости и теплой улыбки, которыми прежде его встречал. И поэтому Сокол просто стоял и глядел на Ролинза, ничем не показывая, что знает и помнит его.

– Он смышленый мальчик и быстро всему учится. Обещаю, он не доставит вам никаких хлопот, – сказал отец.

– Что у него с лицом? – резко бросил Ролинз, прищурившись, разглядывая правую щеку Сокола.

– Прости меня, Боже, – едва слышно пробормотал отец и громко ответил: – Я ударил его.

– Почему? – ошеломленно спросил Ролинз.

– Не знаю, – устало покачал головой отец, словно не желая вспоминать того, что было. – Когда мы нашли их там, в снегу… Белый Шалфей и девочку… Ты сам знаешь, Том, как навахо относятся к смерти. Он начал нести всякую чушь о духах и попытался оттащить меня от них…У меня и в мыслях не было его ударить. Сокол пытался защитить меня на свой лад. Мальчик вел себя как настоящий смельчак, а я ударил его. – Отец замолчал и потом спросил с надеждой: – Так ты возьмешь его, Том?

Ролинз медленно опустил голову в знак согласия.

– Соседи начнут гадать, кто он. Некоторые будут молчать, другие будут спрашивать. Как ты хочешь, чтобы мы отвечали?

На скулах у отца заиграли желваки:

– Разве не естественно, что христианская пара дает пристанище сироте-полукровке?

Ролинз немного подумал и вновь медленно кивнул:

– Да. Думаю, это естественно.

Рука отца нерешительно легла на спину сына, а затем слегка подтолкнула мальчика вперед, к Ролинзу.

– Его зовут Джим Белый Сокол. Он откликается на имя Сокол.

– Здравствуй, Сокол, – легкая улыбка осветила спокойное лицо Ролинза, когда он протянул мальчику руку: – Ты ведь помнишь меня, парень?

Мальчик кивнул, но взгляд его оставался по-прежнему настороженным. Пожимая Ролинзу руку, мальчик ощутил, насколько тот силен, но все же не сильнее его отца, который и ростом повыше, и в плечах пошире.

– Ты, должно быть, проголодался и продрог после долгого пути, – сказал Ролинз, отпуская руку Сокола. – Я отведу тебя домой. Вера, моя жена, соорудит тебе что-нибудь перекусить. Ну как, идет?

Сокол молча кивнул, и большая ладонь, только что пожимавшая его руку, легла на плечо мальчику и повела его вперед.

– Том, – нерешительный голос отца остановил уходившего Ролинза, и тот остановился, глядя через плечо. – Спасибо… Я… Ну, короче говоря, ты каждый месяц будешь получать кое-какие деньжата… на одежду парню, на содержание и все такое.

– Ладно.

– Что ты сказал вчера Кэтрин, когда она спрашивала обо мне?

– То, что ты и просил, – уехал проверять поголовье.

– Какие у нас потери из-за снежной бури? – вопрос звучал так, словно отца на самом деле не интересует, сколько скота погибло, и он спрашивает лишь оттого, что об этом следует спросить.

– С полдюжины голов, не больше. Еще счастливо отделались, – ответил Ролинз.

Лицо отца скривилось в какой-то болезненной и мучительной гримасе:

– Кэтрин, вероятно, почувствует облегчение, когда убедится, что я больше не уезжаю лично «осматривать скотину».

– Да, вероятно, так.

Сокол видел, как отец пристально всматривается в лицо друга.

– Ты ведь никогда этого не одобрял, не так ли, Том?

– Не мое это дело – осуждать тебя, – покачал головой Ролинз.

– Я сам себя казню. Я виноват в том, что мне не хватало мужества, ни тогда… – он глянул на Сокола, – …ни сейчас.

Отец махнул рукой и отвернулся, показывая, что разговор окончен. Сокол смотрел на отца, не отводя глаз, пока рука на плече не подтолкнула его вперед. В этот миг мальчик ощутил, что его жизнь изменилась гораздо больше, чем он мог предположить. Ему не только предстояло жить с чужими белыми людьми, потому что его мать и маленькая сестра погибли. Теперь он почувствовал, что теряет и своего белого отца. Связь, которая была между ними, оборвалась. Сокол стал по-настоящему одиноким.

Выходя из темной конюшни на простор, залитый ослепительным солнечным светом, мальчик поднял глаза к ярко-голубому небу. Пустота. Бесконечность. И этот голубой безбрежный простор, казалось, говорил о том, что бежать некуда.