Ночной садовник

Но с самого начала им начало казаться, что они совершили ошибку. В Монтгомери учились в основном белые. Дисциплина там была значительно строже, а отношение к так называемому деструктивному поведению гораздо менее либеральным, чем в старой школе. Нарушением считались даже громкие разговоры и смех в коридорах или кафетерии школы. Они могли повлечь за собой не только дисциплинарное взыскание, но и временное отстранение от занятий. Нарушением считалось и появление ученика вблизи места происшествия, даже если к самому происшествию он не имел никакого отношения. Но главное, к Диего и его друзьям преподаватели школы предъявляли одни требования, а к любимчикам — другие. Этих учителя старательно опекали, поскольку, как предполагал Реймон, именно благодаря им школа имела высокие показатели. Остальные ученики попадали в категорию «прочих». Когда Регина, заинтересовавшись этим вопросом, изучила статистику, она обнаружила, что черных ребятишек в округе Монтгомери отстраняли от занятий и исключали из школ в три раза чаще, чем белых. Во всем чувствовалась несправедливость, но ни Джуз, ни Регина не хотели идти на конфликт, хотя и подозревали, что цвет кожи их сына и его друзей имеет самое непосредственное отношение к навешанным на них ярлыкам нарушителей дисциплины и смутьянов.

Все это происходило в районе, славящемся своим либерализмом, жители которого на бамперы машин часто наклеивали стикеры: «Да здравствует разнообразие!». В те дни, когда Реймон забирал сына из школы, он видел, как большая часть чернокожих учеников, держась кучкой, выходит из дверей школы и направляется в нижнюю часть города, в квартал многоквартирных домов, тогда как белые ученики жили в более престижном районе. Иногда Реймон говорил себе: «С этим переводом я ошибся».

Впрочем, во всем, что касалось воспитания детей, он не был уверен, что поступает правильно. К сожалению, результат становится известен только по окончании забега.

Реймон постучал в дверь спальни сына и открыл дверь.

Диего сидел на большом пружинном матрасе и крутил в руках футбольный мяч, с которым не расставался даже ночью. Голову украшали огромные наушники, и, когда он снял их, Реймон услышал включенные на полную громкость дискотечные ритмы. Безрукавка открывала худые, но жилистые руки и широкие, почти мужские плечи. У него уже пробивались усики, а короткие бачки были аккуратно подбриты и напоминали миниатюрные кинжалы. Короткие волосы были тщательно подстрижены, Диего раз в две недели обязательно подправлял их в парикмахерской на 3-й улице. Кожа была на тон светлее, чем у Регины. От нее он унаследовал крупные карие глаза и широкий нос. Но ямочка на подбородке досталась ему от Реймона.

— Че, пап?

— Как дела, парень?

— Так себе.

Реймон стоял над ним, широко расставив ноги, словно демонстрируя свою силу, — этакий классический коп. Диего уловил намек и, ухмыльнувшись, покачал головой. Он медленно поднялся с матраса и, расправив плечи, встал перед отцом, глядя ему прямо в глаза. Он был лишь на пару дюймов ниже Реймона.

— Я тебе сейчас все расскажу, — сказал Диего.

— Валяй.

— Сегодня было…

— Я знаю.

— Ничего серьезного не было.

— Мама мне рассказала.

— Мне кажется, они ко мне придираются, пап.

— Ты дал им для этого основания в самом начале.

— Согласен, — кивнул Диего.

Когда Диего пришел в новую школу, то сразу же решил показать себя. Ему казалось, надо доказать одноклассникам, что новичок — не размазня, что он жесткий, крутой и что с ним интересно. В сентябре Реймону и Регине не раз звонили разгневанные учителя и жаловались, что Диего подрывает дисциплину в классе. Реймон несколько раз очень строго говорил с сыном и даже наказывал его, запрещая ходить на тренировки по футболу, хотя до запрета на еженедельную игру дело не дошло. Возможно, сработала взятая на вооружение политика «суровой» любви, а может, Диего сам угомонился, но некоторые преподаватели, сменив гнев на милость, говорили Регине, что поведение Диего в классе заметно улучшилось, а один из учителей даже заявил, что парень — потенциальный лидер и способен положительно влиять на остальных. Но ни мисс Брустер — белая директриса школы, ни ее заместитель мистер Гай не изменили своего мнения, которое основывалось на первом, негативном впечатлении. И теперь Реймон чувствовал, что они просто придираются к сыну. Диего, лишившись уверенности в себе и утратив мотивацию, начал терять интерес к школе, и уже к середине семестра его оценки были ниже, чем в старой школе.

— Послушай, — сказал Реймон, — ты говоришь, не знал, что твой телефон включен, и я тебе верю.

— Я правда не знал.

Реймон не сомневался в этом. Они с Диего еще раньше заключили соглашение: говори правду, и я не буду тебя ругать, но очень огорчусь, если узнаю, что ты меня обманываешь. С остальным мы сможем разобраться. И насколько ему было известно, сын всегда соблюдал уговор.

— Если ты говоришь, что это так, я тебе верю, — сказал Реймон. — Но у них есть определенные правила. Надо было позволить им забрать у тебя телефон, ведь проблема возникла именно из-за этого.