— Суслик застраивал свой участок еще в начале девяностых, — продолжал Котов. — Обстановку тогдашнюю вы наверняка помните. В те годы выживали только самые умные суслики, барсуки, еноты и прочие их сородичи. Поэтому мы имеем вокруг участка глухой забор два запятая пять метра с шипами и скрытой колючкой поверху. Стены дома толстенные, окна больше похожи на бойницы, закрыты рольставнями. Это крепость. Как ее брать, не представляю. Конечно, ночью что-то должно быть открыто, чтобы «мастеру» уйти и прийти. Но соваться туда после захода солнца — извините, слуга покорный. А днем… Да что днем, что ночью — сначала придется организовать саммит. Нужно тормошить шефа, чтобы он вышел на Олежку Косого, который, по непроверенным данным, знает цену вопроса. И вот если Олежка успешно перетрет с Сусликом и Азиком, и если те уговорятся и дадут нам карт-бланш, и вот тогда, когда все будет согласовано и охрана Азика закроет глаза на то, что мы вламываемся к Суслику… Я вас не утомил? И теперь я спрашиваю: где эта долбаная зондеркоманда из Москвы?!
Долинский задумчиво изучал Котова. А тот глядел на Долинского, открыто и смело. Что-то между ними происходило.
— Он там. Я его чую, — заключил Котов.
— Мне нравится ваша уверенность, — сказал Долинский. — И совсем не нравится место, которое вы нашли. Надо смотреть немедленно. Я сейчас вызову машину.
— Давайте лучше с нами. Фээсбэшный аппарат слишком заметен.
— Это моя! — Долинский заметно обиделся.
— Какая разница, чья. Люди видят и говорят — ага, КГБ поехало.
Долинского перекосило, будто от желудочного спазма. Видимо, Котов случайно попал ему в больное место.
А может, и намеренно.
— Не расстраивайтесь, — сказал Котов. — Мы еще выпьем, и я в припадке сентиментальности расскажу вам, какой вы на самом деле замечательный. Слово офицера.
Лузгин и Зыков синхронно опустили глаза. Котов не врал и не старался показаться лучше, чем он есть. Просто говорил, что думал.
— Принято, — вздохнул Долинский. — Поедем на вашей. Андрей, останься, ладно?
— Я как раз хотел попросить…
— Да там ничего интересного, — Котов свернул карту и уложил в планшет. — Забор. Дом. Через дорогу обкуренные горные азеры поют тоскливые песни и громко матерятся в паузах. Это звуковое сопровождение несколько оживляет картину. А то было бы страшно.
— Останься, — повторил Долинский. — Здесь же Вовка.
— Виноват, — кивнул Лузгин. — Действительно.
— Вовка, значит… — буркнул Котов, вставая и оправляя плащ. — Ну, если Вовка…
— Надо будет его пробить по картотеке, — Долинский опрокинул в рот остатки чая. — Поможете? Хотя там таких Вовок, наверное, сотни.
— Сотни не тысячи, — вмешался Лузгин. — И должны быть фотографии — вдруг он себя узнает.
— По дороге обсудим, — пообещал Котов. — Только пусть ваш красавец не высовывается, пока я здесь. У меня от него мурашки, и хочется стрелять. Я вообще сначала решил, что вы упыря в кустах прячете. Это оборотень какой-то, да?
— Русский народный вервольф, — сказал Лузгин горделиво, будто сам Вовку породил.
— Значит, его в том году москвичи пропавшие по лесам искали.
— А он их загрыз.
— Молодец, — похвалил Котов. — Я бы тоже кое-кого загрыз с превеликим удовольствием, да грызлом не вышел. А этот все равно пусть не высовывается.
— Вы привыкнете со временем. Вовка славный парень.
— Все мы славные ребята, простые русские парни, железные люди с деревянными головами. — Котов слегка пошатнулся. — Черт, поехали скорее. Игорь, готовы? Оденьтесь, будет дождь.
Долинский покорно натянул плащ. Зыков уже шел к калитке. Спрятать обрез он и не подумал.
— До новых встреч! — Котов махнул рукой на прощание и чуть не сверзился с крыльца. Похоже, он с каждой секундой пьянел. Лузгин знал это состояние — «откат» после стресса. То ли отважному капитану тяжело далось знакомство с Долинским, то ли Вовкино присутствие так повлияло. Но скорее всего сказывалась бессонная ночь, которую Котов прошлялся черт знает по каким помойкам.
— Вы не против, если я сяду за руль? — спросил Долинский.
— Х…й! — емко ответил Котов.
— Она без него не поедет, — объяснил Зыков издали. — Ерунда, кто нас остановит?
— Первый же столб.
— Х…й! — уверенно возразил Котов.
Лузгину это надоело, он повернулся и ушел на кухню. Имело смысл позавтракать и лечь доспать.
На холодильнике лежала районная газета, почти свежая. Лузгин поставил разогреваться вчерашние котлеты и решил посмотреть, чего пишут.
Писали ужасно. Такой кошмарный слог Лузгин встречал разве что в армейских боевых листках. «И ведь эти люди называют себя журналистами, гордятся профессией, — подумал он с горечью. — И каждая жопа, прочитав их галиматью, решает, что тоже может писать. А сколько у нас авторов, которые, гордо ударяя себя в грудь, кричат: «Я — писатель!» И каждая жопа, прочитав их галиматью… Тьфу!»