Ночной сторож

— Что у тебя, Кадол, дети плачут? — сказал Новиков.

— У меня конвейер стоит.

— Он у тебя всегда стоит.

Шубин спохватился: надо говорить. Слабое возбуждение от испытующих взглядов уже прошло.

— Нас с вами знакомить не надо. — Он собирался с мыслями. — Претензии цеха, высказанные сегодня, директор обещал учесть… Может быть, у кого есть невысказанное? У кого есть, давайте, остальные — свободны.

Никто не остался. Шубин поднялся: оказаться вдвоем с Новиковым не хотелось.

— Не поздравляю, — сказал Новиков. — Долго Смоляк агитировал на мое место?

Шубин хмыкнул и вышел. Пешком шел в заводоуправление. Он еще думал о вчерашнем горкоме и о том, кто будет всем этим заниматься, хоть теперь это уже была забота Смоляка.

Он разбирал бумаги в своем кабинете, когда пришел Рокеев.

— Вот так поворот! Не имела баба хлопот. Что будем делать, Борис Иванович?

Он был весел, но Шубин видел, что это — перевозбуждение, которое пройдет к вечеру.

— Садись, — сказал он.

— Надо обговорить. У меня есть соображения.

— Не теряешь времени, — сказал Шубин.

— Нельзя его терять. Психологически очень подходящий момент для перелома. Борис Иванович, идея у меня, может быть, неожиданная… Но тут ставка именно на психологию момента. Систему оплаты надо менять… Подождите, вы не улыбайтесь, — Шубин не улыбался. — Смоляк обещал помочь. Под это дело мы сейчас можем добиться учетчиков, провести полный хронометраж на всех рабочих местах, лабораторию НОТ пригласить и впервые за все время получить настоящий научный анализ, и тогда уже, на научной основе…

— Реорганизацию, — сказал Шубин.

— Так пора уже, Борис Иванович.

Рокеев стал объяснять суть предлагаемой системы. Шубин видел, что мысль эта ему дорога, и не хотел разрушить уверенность, которая заражала его самого. Он осторожно сказал:

— Сколько времени ты собираешься в цехе пробыть? Три месяца? Полгода? У нас с тобой положение особое: либо в три недели мы поднимаем цех, либо не нам уже экспериментировать. На нас поставят крест. Даже если тебе разрешат твою идею, в чем я далеко не уверен.

— Смоляк обещал…

— Чем он тебе поможет? Людьми? Цех и так работает в три смены вместо двух, перерасход зарплаты. Материалами? Не тебе главному металлургу, на это надеяться. Материалы какие есть, такие есть.

— Так на что надеяться?

Шубин пожалел, что много сказал.

— На тебя будем надеяться.

— На меня?

— Ну, если нет, то на меня.

Был недоволен собой.

Его вызвал Смоляк. Сказал, кому передать дела по строительству и кому передать прочие дела. Помолчав, почти тепло заметил:

— Теперь у нас вся надежда на вас, Борис Иванович,

Это так и было.

Шубин пришел домой непривычно рано. Теща сидела на кухне у окна. Услышала, что он пришел, и зашаркала шлепанцами. Не любит, когда ее застают без дела. Он давно уже догадался: тут не боязнь показаться праздной, не страх, что сочтут нахлебником, — неоткуда и быть этому, — тут какой-то древний этикет. Так же, как звяканье и шуршание за его спиной, пока он ест. Он обедал молча. Разговорить ее было невозможно.

Потом включил телевизор — была ответственная футбольная игра, — лежал на тахте. Всерьез никогда футболом не интересовался, но как-то нельзя было не знать счет, не быть в курсе дела, привык. Слышал, как явился с улицы Сашка. Мягко прошлепал по коридору брошенный мяч, а Сашка захлопал дверьми в туалет и ванную.

Зина пришла в половине девятого. Сидела, закинув ногу на ногу, потирала рукой уставшие икры, старила лицо гримасой досады. Она пришла с торжества, причесанная и одетая для этого торжества, и несмотря на ее досаду и усталость, чувствовалось, что она с торжества, и это делало ее привлекательной. Она рассказывала, что была записана восьмой в очереди чествовать юбиляра, но слова ей так и не дали, хоть она полночи готовила речь, а девочки из лаборатории купили цветы. Она была оскорблена не за себя, за лабораторию, пересчитывала, кому — каким организациям — дали слово для приветственной речи, а кому не дали и выходило, что ей, то есть лаборатории, обязательно должны были дать слово. И тут же оживилась, вспомнив: как же он не говорил, что Сикорский уходит на повышение? А почему нужно было ей говорить? Но как же!.. Она не сказала, но он понимал: уверена, что он будет главным. Попытался осторожно объяснить, она не слушала. Тем хуже. Он не любит ее разочарований. Каждое ее разочарование в нем как-то усиливает разницу в их возрасте. Сказал, что его поставили начальником цеха. Возмутилась. Была убеждена, что он сам вызвался. «Где потруднее, обязательно надо тебе». Он пропустил конец матча и не узнал счет.

Зазвонил в прихожей телефон, Зина ушла туда. «Машенька, куда ж ты задевалась, совсем нас забыла, а как Мариночка, как же вам не стыдно, папа футбол смотрит, вот такой он всегда, где потруднее, обязательно надо ему, а как же, без него не обойдутся, забывают, что человеку уже не двадцать лет и не тридцать, а пятьдесят…» Звонила дочь. В конструкторском отделе уже стало известно, что Бориса Ивановича «поставили» в литейный два. Шубин поспешил взять трубку, выручая Машу: знал, что ей тяжело подолгу разговаривать с его женой.