Ночной сторож

На улицах Аня всегда шла справа, в кино садилась справа. Если оказывалась слева, менялась с Шубиным местами. Сначала говорила: «Я так привыкла». Потом объяснила: «Справа на меня нельзя смотреть. Справа я урод».— «Ты урод?» — «У меня уши некрасивые». — «Выдумываешь ты все».— «Ты совсем как мама»,— сказала она.

Он всегда, в любое мгновение был готов к встрече с ней. Он не удивился бы, вдруг увидев Аню в цехе рядом с его ДИПом среди вороха синеватой стальной стружки: «Боря, здравствуйте, вот не ожидала вас увидеть, я пришла за сорок шестой втулкой». Если в комнате общежития за его спиной скрипела дверь — утром ли перед сменой, поздним ли вечером,— он оборачивался: она? Он знал, что не может быть этого. Четвертый барак стоял в сыром котловане, маленькие окошки упирались в дерн земляного вала. Клетушки общежития отделялись друг от друта фанерой, а окна и двери были исписаны похабными надписями. Сюда даже самых отпетых девчонок не приводили, сюда боялись приходить, но скрипела дверь и… она? Три койки устланы солдатскими одеялами, если б и оказался стул, его некуда было бы поставить, в проходах между койками не разминуться, пришла бы она, весь барак тут же бы об этом узнал: к кому-то баба пришла. Ходили бы, дергали двери: кто? к кому?

Хлопнула дверь, пришел Новиков:

— Чего скажу, с ума сойдете.

Станишевский лежал лицом к стене, сказал, не оборачиваясь:

— Дала дотронуться локтем.

Федя осекся, помолчал, сказал:

— За меня не беспокойся.

— За нее я тоже не беспокоюсь,— сказал Станишевский.

Федя прошел к своей койке, сел.

— Это в каком смысле?

Станишевский потянулся, с удовольствием объяснил:

— В самом прямом.

— Не понял намека.

— Пока его занимается Новиков, все ее при ней останется.

— Она, между прочим, не какая-нибудь такая,— сказал Федя.

Станишевский поинтересовался:

— Это от этой новости мы с ума сойдем?

И тут Новиков рассказал: завод будет готовить своих литейщиков. Закладывает сталелитейный и чугунолитейный корпуса, желающих посылают на стажировку в Москву, на ЗИС.

— Нам и здесь хорошо,— сказал Станишевский.— Точно, Боря? В Москве сверх того, что по карточке, и за деньги не купишь. Здесь хоть базар есть подхарчиться. С моим аккордеоном я еще долго как сыр в масле кататься буду. Народ теперь жить хочет. И девки все мои. Разумеется, кроме Лабун Татьяны.

Новиков засопел.

— Да-а… Тебе здесь, Стас, совсем как «за польским часом».

— И за польским часом люди жили,— неохотно сказал Станишевский. Он уже жалел, что задел Новикова.

— Ты случайно не паном был? — не успокаивался тот.— Музыке тебя учили…

— Я паном не был.

— Но, видно, близко терся. Кое-чего у них поднабрался.

— Тебя здесь в школу за ручку водили, а я в это время коров пас.

— Вот мы вас и освободили от коров, чтобы вы учиться могли!

На это Станишевский не решился возразить, только пробормотал:

— Освободитель… Ты, что ли, освобождал?

— Вон Шубин освобождал! В партизанах!

— Ага,— сказал Станишевский.— Переводчиком был.

— Каким переводчиком? — удивился Шубин.

— Переводил коров из деревни в лес.

Шубин не нашел что ответить. Да и было это почти правдой: по малолетству занимался убогим отрядным хозяйством. Федя вступился:

— Что-то, прошу пане, странные у тебя шуточки, Стас. Панские шуточки, прошу пане.

Станишевский понял, что зашел далеко, молчал.

— Воспитывать тебя еще и воспитывать,— сказал Новиков.

Федя купил швейцарские часы. Он еще зимой сказал, что купит часы в августе и только швейцарские, их хватит лет на двадцать. Ходил по воскресеньям на толкучку, приценивался, учился покупать. Рассказывал, как обманывают простаков: купишь часы, принесешь домой, а внутри вместо механизма жуки копошатся, купишь отрез шевиота на костюм, дома развернешь — посреди вырезан кусок размером со скатерть. Шевиот он собирался купить в марте, чтобы сшить костюм к маю. Теперь из-за Москвы этот план нарушался, вернее сказать, уточнялся, планы Феди никогда не нарушались. За те два года, что он будет в Москве, Таня кончит вечернюю школу. Он вернется, они поженятся. Раньше все равно нельзя: дети пойдут. Тане уже не до учебы будет. Через полгода после свадьбы он получит комнату, а нет — уйдет на другой завод, своих литейщиков в республике нет, он на вес золота будет. Станет начальником цеха — получит квартиру…

Провожая жениха дочери, старый Лабун заколол кабана. Собирался заколоть позднее, но, видимо, рассудил, что с отъездом «дармового» помощника придется кого-нибудь нанимать. И проводы будут памятнее, если они со свежениной. Прежде чем войти в сарай к кабану, Федя переоделся, а часы положил на штабель кирпичей, которые хозяин собирал на городских развалинах, намереваясь сложить из них новые стены. Федя засунул часы повыше на случай, если кабан выскочит из сарая и станет носиться по двору. С кабаном все прошло гладко, тушу выволокли во двор и, осмолив ее, хозяин сунул зажженную лампу на кирпич, пламенем к самым часам, так что они прослужили Феде много меньше назначенных им двадцати лет.

Но все остальные планы Новикова выполнились точно в срок.