Ночной Странник

Они смотрели, как он судорожными движениями рвет куски хлеба, как прямо из кувшина хлещет пиво, текшее по подбородку, как рвет зубами ветчину, вгрызается в луковицу.

Никто ничего не сказал.

Даже Грисма.

Потом Драккайнен отодвинул от себя остатки еды, встал и вышел из зала.

Они стояли на мощеном подворье, когда он вошел в баню и захлопнул за собой дверь. Слышно было, как запирает ее чем-то.

Клан Безумного Крика стоял на подворье и смотрел на баню.

Шел дождь.

Утром дождь прекратился, но все продолжали стоять, молча и беспомощно.

Наконец они разошлись. Надо же как-то жить. Открыли ворота, пастухи выводили коров и коз. Началось какое-то движение. Из-под кровель изб начал сочиться дым.

Только со двора доносились уже плач женщин и голос бубна Знающей. Княжич должен был отправиться в дальнюю дорогу.

Кто-то запряг волов к порубленному трупу чудовища и оттянул его от города. Самые мудрые и отважные воины пошли туда с рогами пива в руках, чтобы тыкать останки копьем, таращиться и обмениваться профессиональными замечаниями.

Поздним утром двери бани отворились, и показался Драккайнен. Немного хромал на одну ногу, но шел уверенно, навьюченный свертками и сумкой, в полном доспехе, с седлом на плече. У него все еще было каменное лицо, и он по-прежнему молчал.

Грисма преградил ему путь.

– Мой сын умер вчера ночью, – заявил.

– Я видел, – рявкнул Драккайнен.

– Он умер, чтобы ты с нами остался. Ты мне это должен, – начал Грисма, но, увидев лицо Вуко, замолчал.

Тот сбросил седло и быстрым змеиным движением выхватил меч. Только слегка – на пять пальцев, но Грисма стремительно отскочил назад. Остальные тоже отступили.

– Попробуй задержать меня, король, – произнес Драккайнен тихим страшным голосом. – И обещаю тебе, что еще до полудня не станет племени Безумного Крика.

Грисма молчал.

Нитй’сефни спрятал меч и забросил седло на плечо. Ушел вдоль ручья, не оглядываясь, и никто его не задержал. Говорили, что туман шел за ним.

Глава 3 Конь, ворон и человек

Хримфакси конь

сумрак несет

над богами благими;

пену с удил

роняет на долы

росой на рассвете.

Речи Вафтруднира

На первый отдых я становлюсь где-то через три часа марша от Двора Безумного Крика. Чтобы наверняка.

Сижу на валуне и макаю вывихнутую щиколотку в ледяную воду фьорда. Низкая температура приносит облегчение, да и заживлению помогает.

Дело не только в том, чтобы люди стирсмена не заметили, как я хромаю, как волокусь, опираясь на палицу, как ищу уединения в кустах, борясь с порченым мясом, что крутит кишки (в моем учебнике по выживанию явно не хватало главы «Растения Побережья Парусов, что могут заменить туалетную бумагу»). Дело было в том, что они мне надоели.

У меня накопилось достаточно материала для упорядочивания.

Я говорю сейчас о галлюцинациях. Уверен, часть того, что я видел, появилась из моей головы. Особенно призраки – те, что будто сошли с полотен безумного голландца. А еще, возможно, отравляющее воздействие тумана провоцирует нападение некоторых животных. Хотя бы того медведеподобного бигфута.

Стоило бы взять образцы и исследовать состав. С помощью цифрала, вероятно, я мог бы в некоторой степени с этим справиться, но это рискованно и глупо.

Я боюсь.

Да и туман – не мои проблемы.

Мои проблемы – четверо людей, затерявшихся в пущах Побережья. По крайней мере я знаю, что иду по следам ван Дикена.

По следам, насчитывающим два года.

Представим себе галлюциноген, который дает столь длительные видения. На моих глазах помидор превращается в паука, потом отравление проходит, но я уже навсегда вижу овощ как помидорного паука. Длительное поражение перцепции. Более того, это видят и другие, те, кто попал под воздействие яда. Но приходит кто-то новый – и для него это все еще помидор.

Княжич постарел и рассыпался на моих глазах, но, быть может, его разбил удар, а прочее – мои видения?

Река лениво катится меж высокими скалистыми берегами, меж камней растут крученые сосны, цепляющиеся корнями за остатки грунта. Мне это напоминает Финляндию.

Каникулы у дедушки Вяйнемёйнена. Будь он здесь, отправился бы на рыбалку.

Путь, что вьется меж камнями и скалами, – пытка для того, кто подвернул ногу. Из моей внутренней карты следует, что меня ждет минимум пара дней марша. А с такой ногой – все три.

Я иду, останавливаясь каждые два часа. Мог бы идти быстрее, но мне некуда спешить. Впервые в жизни я чувствую, что днем больше, днем меньше – не имеет никакого значения.

Вскоре мне придется кого-нибудь поймать или застрелить. Скромного НЗ не хватит надолго.

Я мечтаю о коне. О приземистом оленеподобном существе странной масти, на которых здесь ездят.

Царство за коня.

Золото за коня.

Мысль о коне потихоньку становится манией. На этой части Побережья нет диких скакунов. Никаких табунов. Только скалы, деревья и река. Река, что течет к морю. Мне приходит в голову сделать плот и спуститься по течению к устью, к порту. Или, по крайней мере, соорудить долбленку. Каноэ.