Ночной Странник

Когда я был ребенком, после шторма бегал по пляжу и собирал выброшенных волнами крабов. Собрал их штук сто, не меньше. Хватал и уносил в море за волны прибоя. Заняло это несколько часов, прежде чем я поднял глаза и увидел, что пляж по самый горизонт устлан умирающими крабами. Прошло столько лет, а я ничему не научился.

И вдруг я слышу, что ей – четырнадцать.

Пожалуй, я далековато от дома.

– Я ищу конкретных людей, а не похожих или вообще странных, Мальфаст Летящий Камень. Однако вы чрезвычайно мне помогли. Я не куплю ни одного из этих невольников, но дам вам еще марку серебром, если позволите мне осмотреть всех рабов, которые есть в городе у других купцов. Я не говорю о тех, кого моряки станут выставлять на площади, но об остальных.

Копченый Улле поглаживает щеку.

– Нынче невольников мало. Дурные времена, война богов. Все меньше походов отправляется по морю. Мужи сидят дома и сторожат. Но можем увидеть, что есть.

Вечером чувствую, что с меня хватит. Осмотрел еще с две сотни человек и пытался расспрашивать на шести языках тех, кто понимал, что я говорю. Никто никогда не видел моих лишенцев. Ни здесь, ни в странах, где их похитили. Молодые девицы льнули ко мне и обещали чудеса в постели, если я их куплю. Несколько более быстрых разумом рассказывали сказочки, в надежде, что это им поможет. Дети, стоящие в углу помещений, смотрели на меня перепуганными глазенками зверушек в норе. Хватали меня за руки и ноги. Девичьи руки скользили по завязкам ширинки, обвивали мою шею.

Некоторые, услыхав родной язык, впадали в истерику и выкрикивали известия, которые я должен был передать их родным. Проклинали Людей Побережья, собственных и чужих богов. Молили о помощи.

Но там не было того, кого я искал.

Паршивый день.

Я возвращаюсь на площадь. Та трещит по швам от криков, барабанов и флейт, все лавки и столы уже заняты; горят костры, на вертелах шкворчит мясо и рыбины, мутное пиво льется пенистой волной в кубки, рога, жбаны и горла.

Айтлеф и Грюнальди сидят на кусках меха у береговых скал, у них собственный костер и собственные бочонки с пивом. Кричат мне издалека.

Сидят там еще несколько похожих на них. Сдержанных и молчаливых. Но меня приветствуют с теплотой. Уже все наслышаны о черном плюще. Мы стискиваем друг другу бицепсы и загривки.

Мне подходит их компания. Вокруг – вопли, дикие танцы, какие-то чудаки догоняют хихикающих девиц, кто-то рыгает в волны. Здесь же сидит банда хмурых мужиков и смотрит в огонь. Обменивается ленивыми фразами.

Они потеряли сто тридцать человек и два корабля. Из них только пятьдесят в битвах и заморских приключениях. Остальные пропали недалеко от Побережья Парусов, на каком-то проклятом острове. Из-за некоего проклятия. Только и понятно из их разговоров, скупых и неохотных, а я не допытываюсь.

У меня есть собственные проблемы.

Куда ни гляну, вижу пляж, заваленный крабами.

Миллионами крабов.

* * *

Дурные намерения прохожего можно распознать сразу. Видно это по тому, как он идет в твою сторону, как смотрит, как держит руки. Миллионы знаков.

Мне вбивали это в голову.

И несмотря на это, по дороге к дому Лунфа Горячего Камня я позволил себе миновать одного сидевшего под стеною человека и напороться на двоих других, хотя фигуры их аж лучились от избытка адреналина и жажды убийства.

Даже трудно было назвать это улицей. Просто узкий проход между двумя частоколами. Под ногами – грязь, лужи, в конце улочки мелькает пес, сгорбленный, словно гиена.

Они выглядят заблудившимися моряками. Идут прямо на меня, дружески сплетясь руками. Тот, что слева, держит в ладонях узкий глиняный кувшин. Расцепляют руки, чтобы пропустить меня посредине. Так себе, двое покачивающихся пьяниц.

Меня ничто не оправдывает. Ни усталость, ни задумчивость, ни легко шумящее в голове пиво. Меня обучали именно для таких обстоятельств. Левиссон меня убил бы, увидь подобное. Никогда нельзя проходить между двумя людьми. Нельзя смотреть под ноги и раздумывать.

Не на темной улочке.

Тот, что справа, хватает меня за руку повыше локтя, а тот, что слева, выстреливает коварным низким ударом прямо в корпус. Удар идет крюком, не между ребер, но под лопатку. Тревожному режиму нужно две десятые секунды для активации.

* * *

А потом я стою на темной улочке среди смоляных теней и серебристого света одной из лун. В ладони моей лежит тяжелый серповидно изогнутый кинжал, который принадлежит не мне. Боль стекает от разреза в трапециевидной мышце – медленно и словно неуверенно. Двое лежат передо мной: один упирается в стену странно искривленной головой и невозможно изогнутой ногой – как тряпичный паяц. За мной третий стоит на карачках в грязи, словно бьет поклоны.

Он жив.

Дрожат мои ноги, и я совершенно не помню, что произошло.

Слышу хрип.

Это тот, что сидел под стеной, а потом внезапно вырос за моей спиной. Владелец кинжала. Теперь он стоит на четвереньках, отчаянно пытаясь зажать рассеченную сонную артерию; пальцы скользят в крови, что льется обильно, как вино из распоротого меха.