Ночной Странник

Тогда он жил. Был вульгарным, шумным и крикливым, но веселым, словно девка под хмельком. Все здесь можно было продать и купить, стояли здесь купеческие караваны со всего мира. Здесь танцевали, играли в кости, пили зеленое вино и амбрию. До самого прихода жаркой синей ночи на улицах клубилась толпа. В квартале резиденций было спокойнее. Там раздавалось пение птиц. Я ходил туда порой, чтобы посмотреть на белые купола дворцов и кипень зелени внутри оград. Я любил поглядывать на окруженный садом храм Далии, где в беседках сидели нагие длинноволосые жрицы, прекрасные, словно нимфы, и продавали свои татуированные тела за золотой шекль в казну храма. Я смотрел на их украшенные цветами и листьями гибкие бедра и похожие на плоды груди и чувствовал, как мое вожделение выстреливает языками пламени, высокими, словно олива, подожженная молнией. Однако ничего не говорил Брусу, молчал и он. Я же частенько прикидывал, где бы достать золотой шекль.

Но больше предпочитал я спутанные, как лабиринты, улочки торгового и портового кварталов. Речной порт вонял тогда ужасно; корабли, барки и галеры стояли порой в десятке-другом шагов от сходней, на борта экипажам приходилось восходить по лестницам, а товары носили, бредя в толстом слое ила, прикрытом растрескавшейся коркой. В грязи гнили отбросы и вились миллионы мух.

Во время этих прогулок я часто слышал об Огне Пустыни – Нагель Ифрии. И о гневе старых богов. И о проклятой чужеземной династии, которая низвела на империю кару, гнев и опустошения.

Когда я слыхал те шепотки, меня охватывал страх и предчувствие некоего несчастья.

Что бы ни происходило, имя пророчицы упорно возвращалось в сплетнях, будто фальшивая монета. Когда в городе начали роиться мухи, я слышал: «Нагель сказала, что придут мухи. Что сожрут глаза врагам Пламенной. Зарождаются они из грехов против Кодекса Земли. От этих свобод. От этой торговли. Из нечистоты. Всякий только для себя, а для Матери – ничего. Потом будет еще хуже…»

Торговый квартал, однако, жил торговлей, свободой перемещения и вольностями, которые предоставляли наши законы. Там россказни о чудесах пророчицы повторяли неохотно и с опаской. Не говорили, что «все вернется к старому; миска дурру каждому и Кодекс Земли; закончатся кирененские порядки; снова станет как при дедах; жрецы наведут порядок, и вернутся дожди». А если и говорили, то с ужасом. На базарах работали свободные люди. И не тосковали о возвращении Красных Башен, а потому на улочках торгового квартала я чувствовал себя лучше.

* * *

С того времени, как я начал выходить в город, уже по-иному глядел я и на Облачные Палаты. Они все еще казались мне прекраснейшим местом на земле, моим домом, но я начал подозревать с беспокойством, что, возможно, оно и вправду – лучшее место на земле. И что дома других людей не только не являются его уменьшенными версиями, но даже не напоминают ничего подобного. Я начал лучше понимать мир.

Когда я слушал рапорты о товарах, сборах и налогах, перед моими глазами вставали корзины красной дурры, горы фруктов, пучки длинного лука и стада красных волов, ревущих в загородках. Я понимал, что такое пять галер с грузом кож или тимен пехоты. И я понял, что мир велик.

А весь остальной мир наполнял для меня запах Айины, ее волосы, ее длинные ноги, мелькающие в разрезе платья, как ножницы, и это тоже переполняло мою голову, в которой делалось столь же тесно, как в наибольшем базаре Маранахара.

Порой я погружался в печальные размышления. Вечерами сидел в своей спальне или на террасе и глядел на сад. Слушал крики ночных птиц, смотрел на лоснящиеся воды озера. Искал молчания и одиночества. Айина…

Думаю, это не была любовь. Пожалуй, нет. Но наверняка было это жадное, огненное вожделение. Когда бы я мог иметь другую женщину, которая привлекала бы меня настолько же сильно, как Айина, учительница быстро выветрилась бы из моей головы. Но в мире моем существовала, главным образом, Айина, оттого я воспылал к ней.

Не знаю, заметила ли она, что со мной происходит. Наверняка – сразу же, поскольку не ругала уже меня настолько сурово, как некогда, несмотря на то что я, вместо того чтобы слушать, что она говорит об интригах и торговле, наслаждался лишь мелодией ее голоса или вдыхал аромат аира, которым пахли ее волосы. Казалось, она не обращает на это ни малейшего внимания.

Одной жаркой ночью я не выдержал и отправился вокруг Дома Стали, чтобы отыскать ее спальню, патио которой, как и у всех, выходило в сад. На самом деле я не знал, зачем это делаю. Хотел лишь посмотреть. Знал, что ее вид может принести мне хотя бы иллюзию облегчения. Я крался по кустам, пока не наткнулся на ее патио. Посредине возносились небольшие белые скалы и росла невысокая изогнутая сосна. Я присел за цветущим кустом мальвы, с цветами огромными, как моя голова, и ждал.

Стояла жара, а потому учительница приказала сложить стену, обращенную к саду, и свернуть занавеси, чтобы получить малейшее дуновение прохлады.